Мариан Белицкий - Шумеры. Забытый мир

То, о чём я тебе сейчас скажу, обращает слепца в мудреца, останавливает змею, словно по волшебству… Ты изнурил моё сердце, и я отдалился от тебя и не обращал внимания на твои страхи и ропот; нет, я не обращал внимания на твои страхи и ропот. Из–за твоих жалоб, да, из–за твоих жалоб я гневался на тебя, да, я гневался на тебя. Из–за того, что ты ведёшь себя не так, как подобает человеку, сердце моё было как бы опалено злым ветром. Своим ропотом ты довёл меня до края могилы.

Ни разу в жизни не заставлял я тебя носить тростник в зарослях. Тростниковые стебли, которые носят юноши и дети, ни разу в жизни ты не носил их. Никогда не говорил я тебе: «Следуй за моими караванами!» Никогда не посылал я тебя на работу — пахать моё поле. Никогда я не посылал тебя на работу — мотыжить моё поле. Никогда я не посылал тебя работать в поле. Ни разу в жизни не сказал я тебе: «Ступай работать, помогай мне!»

Другие, подобные тебе, работают, помогают родителям. Если бы ты поговорил с родственниками, если бы ты ценил их, ты бы постарался их превзойти. Каждый из них выращивает по 10 кур ячменя, даже самые юные выращивают для своих отцов по 10 кур каждый. Они умножали ячмень для отцов своих, снабжали их ячменём, маслом и шерстью. Ты же, ты — мужчина лишь по своему упрямству, но по сравнению с ними ты вовсе не мужчина. Конечно, ты не трудишься, как они, ведь они сыновья отцов, которые заставляют своих сыновей трудиться, а я не заставлял тебя работать подобно им.

Упрямец, вводящий меня в гнев, — но какой человек может всерьёз гневаться на своего сына? — я говорил со своей роднёй и увидел нечто доселе не замеченное. Слова, которые я скажу тебе, — бойся их и будь настороже, слушай внимательно. Твой коллега, твой соученик — ты не сумел его оценить. Почему ты не стараешься его превзойти? Твой приятель, твой товарищ — ты не сумел его оценить. Почему ты не стараешься его превзойти? Старайся сравниться со своим старшим братом. Среди всех людских ремёсел в нашей стране, сколько их ни определил [ни создал] Энки [бог искусств и ремёсел], нет ничего труднее искусства писца, им созданного. Ведь если бы не песнь [поэзия] — а сердце песни так далеко, как далеки берега морские и берега дальних каналов, — ты бы не стал слушать моих советов, а я бы не смог передать тебе мудрость моего отца. Так распорядился судьбой человеческой Энлиль: да продолжит сын труды отца своего!

Ночью и днём я терзаюсь из–за тебя. Ночи и дни ты расточаешь в поисках наслаждения. Ты накопил много сокровищ, ты раздался, стал толстым, большим, широкоплечим, сильным и важным. Но весь твой род терпеливо ожидает, когда обрушится на тебя беда, и все будут этому радоваться, ибо ты не стремишься стать человеком.

Дальше, как и в тексте «Наставлений Шуруппака», следуют трудные для понимания пословицы и поговорки, в которых отец апеллирует к опыту минувших поколений.

Главной причиной горя отца является нежелание сына ходить в школу. Отец обвиняет его в неблагодарности: ведь ему созданы идеальные условия для учения, а он, вместо того чтобы учиться, слоняется по улицам, тратит время на всякие пустяки. Отца удручает то, что его сын не желает, в соответствии с традицией и божественными установлениями, продолжить дело отца, унаследовать после него палочку для письма, стать писцом. Ведь с наукой, с духовными ценностями не могут сравниться никакие материальные блага. Отец напоминает сыну, что основы его материального благополучия не могут быть прочны, поскольку они не опираются на науку, на знания, которых никто не в силах отнять у человека.

Четыре тысячи лет отделяют нас от того времени, когда было создано это произведение. Как мало изменились люди — и отцы и сыновья — за эти сорок столетий! Диалог между зрелой мудростью и своевольной, непокорной, желающей незамедлительно достичь всего юностью длится и сейчас. И не был бы наш шумерский писец отцом, если бы свою речь, полную горечи и гнева, не закончил словами надежды и благословением. Заключительная часть представляет собой отцовское благословение:

Обучение в шумерской школе было долгим — нелегко было овладеть искусством письма. Первоначально одним знаком обозначалось целое слово, и их насчитывалось около 2000. Когда знаки приобрели фонетическое значение, их стало около 600. В зависимости от назначения надписи, её характера, материала, который использовался для письма, были различны и размеры клинописных знаков — от монументальных, с большим искусством высеченных на камне, какие мы видим, например, на статуе Гудеа, до крошечных значков, при помощи которых на трёх–четырёхсантиметровой глиняной табличке размещался пространный текст хозяйственного содержания. Об уровне мастерства шумерских писцов говорит, например, тот факт, что на полоске глины шириной в 1 см они ухитрялись разместить три строчки текста.

Шумеры умели записывать числа — целые и дроби. Судя по школьным табличкам из городов Южного Двуречья, посвящённым математике, искусство счёта, которым владели шумеры, вышло далеко за пределы четырёх арифметических действий. Шумерские учёные решали чрезвычайно сложные алгебраические и геометрические задачи. Таблички, найденные в различных поселениях и относящиеся к разным эпохам, свидетельствуют о том, что достижения шумеров в этой области, забытые в последующие века, были очень велики.

Овладев искусством письма, чтения и счёта, наиболее настойчивые и способные «сыновья школы» переходили к своего рода специализации. Одни углубляли свои познания в области стилистики и грамматики, изучали литературу и сами становились авторами песен и гимнов, эпических поэм и афоризмов, притч и исторических хроник. Другие, овладев тайнами математики, посвящали себя строительному делу и архитектуре, строительству кораблей, каналов и пр. Третьи занимали должности в административном аппарате, руководили хозяйством страны.

Большая часть шумерских учёных, несомненно, происходила из жреческого сословия. Согласно традиции, они наследовали должности и обязанности своих отцов. Но ряды служителей богов пополнялись и за счёт способных молодых людей, прошедших разные ступени приобщения к тайнам различных наук, овладевших знаниями, недоступными их светским коллегам. Они постигли искусство заклинаний, ворожбу, умели предсказывать судьбу по внутренностям животных и движению небесных тел и многое другое. Зарождались основы астрономии, а вместе с ними развивалась астрология; рядом с медициной процветали магия, лечение при помощи волшебства, заклинаний и заговоров. Жрецы зорко охраняли свои тайны, особенно после того, как храмы утратили полноту власти в стране. С момента эмансипации дворца, когда секуляризировавшаяся царская и княжеская власть превратилась в самостоятельную политическую и экономическую силу, жречество могло сохранить своё влияние в обществе только благодаря усложнению культовых обрядов, путём закрепления в народе и у правителей убеждения в том, что лишь посвящённые могут выступать посредниками между смертными и богами, только они могут отвратить злые силы, отогнать бесчисленных демонов. И храмам удавалось добиться этого. Примером может служить хотя бы Ниппур, город, с военной точки зрения не игравший сколько–нибудь существенной роли, но являвшийся религиозным и культурным центром, где решался вопрос о том, кто будет во имя Энлиля править страной.