Эдуард Макаревич - Политический сыск (Истории, судьбы, версии)

Кто бы подумал, что 25 лет назад он был настолько легок в обхождении с дамами, что полностью соответствовал гоголевскому наблюдению: на это мастера господа поручики и никак не далее капитана. Но вот до капитана ему действительно было трудно дорасти в том резервном пехотном батальоне, куда забросила его судьба после юнкерского училища.

Не граф, не князь, из простых казаков. Когда учился в реальном училище, все бегал в революционные кружки. Потом остыл. Об инженерном деле больше думал. Не вышло, судьба развернула на военную колею.

И вот пехотный батальон. Он вполне мог сказать устами Назанского, героя купринского «Поединка»:

«Поглядите-ка вы на наших офицеров. О, я не говорю про гвардейцев, которые танцуют на балах, говорят по-французски и живут на содержании у своих родителей и законных жен. Нет, подумайте вы о нас, несчастных армеутах, об армейской пехоте, об этом главном ядре славного и храброго российского войска. Ведь все это заваль, рвань, отбросы... В большинстве же — убоявшиеся премудрости гимназисты, реалисты, даже неокончившие семинаристы... Все, что есть талантливого, способного, — спивается. У нас семьдесят пять процентов офицерского состава больны сифилисом. Один счастливец — и это раз в пять лет — поступает в академию, его провожают с ненавистью. Более прилизанные и с проекцией неизменно уходят в жандармы или мечтают о месте полицейского пристава в большом городе».

Хотя и зол был Назанский на армейскую жизнь, а суть выразил. Эту суть и постиг весьма скоро поручик Герасимов. И выбор он сделал обдуманный. Корпус жандармов интереснее академии Генерального штаба. Не армейская рутина, хотя и облагороженная генштабовскими аксельбантами, а жандармская романтика сыска и волнующая близость к власти влекли больше.

Но жандармский корпус ждал достойных. К ним мог быть причислен тот, кто окончил военное училище по первому разряду и уже шесть лет отдал армии, не был католиком и успешно сдал вступительные экзамены. И, конечно, имел безупречную репутацию верноподданного и дворянское звание. Все преодолел Герасимов. И хотя с дворянством не вышло (из простых оказался), в корпус все же взяли в виде исключения.

Мужицкая хватка и способности скоро преобразовали армейского поручика в профессионального и уверенного жандармского ротмистра. И карьера пошла, да не по ухабам бездарности, а по столбовой дороге ответственности за государственную безопасность. Чины и звания не заставили ждать — путь от ротмистра до генерал-майора одолел за пять лет.

В Харькове он навел порядок. Революционерам там не жилось, когда службу правил он. А в 1905 его потребовал Петербург. Он-то и сделал его фигурой номер один в сыскном деле на ближайшие годы.

Живость, упорство и решительность — как хороши они в борьбе с революцией! Потом пришли степенность, мудрость. Но все так же оставались смелость до авантюризма и самоуверенность до дерзости. Но рядом же и тщеславие, тайные мысли: возьмет история или нет? После укрощения революции в Петербурге история брала, только изнурительно заставляла работать. Правда, при этом он и вальяжного комфорта себя не лишал. Были любимый ресторан «Медведь», любимая мебель красного александровского дерева, картины в тяжелых позолоченных рамах, страсть к фотографии.

Но это все отдушина от главного — розыска проклятых революционеров, установление партий, предотвращение терактов. Все, кто знал говорили: «Умен, имеет свое суждение». И Петр Аркадьевич Столыпин6, став министром внутренних дел, приблизил его к себе. Еще и потому, что хотел иметь преданного человека на посту начальника политической полиции в Петербурге. Это было важно для бывшего саратовского губернатора. Чутьем понял, на этого положиться можно. Герасимов, действительно, уж ежели служил, то всегда чему-то одному: одной идее, одному человеку. Его работа со Столыпиным — еще одна глава в технологии сыскного дела.

Преданость министру внутренних дел Столыпину и завоеванный сыскной авторитет в революционных событиях 1905 года сделали Герасимова фактическим лидером политического сыска. Департамент полиции которому он подчинялся по служебной вертикали, слушал его, не смея перечить. Что уж там говорить о каком-то контроле! Петербургское охранное отделение, где он властвовал тогда, вело за собой весь политический сыск империи. Герасимов теперь сам выбирал объекты сыска. Ну, конечно, теперь ими были революционные партии. И дело, которое он ставил, касалось организации внутренней агентуры в их центральных органах.

Герасимов тогда презрел инструкции Департамента полиции, гласящие, что недопустимо участие агентов в центральных органах партий. Он смело внедрял своих людей именно в руководящие партийные структуры. Он презрел и прежнюю тактику сыска, идущую еще от Зубатова, столь нелюбимого им. В оперативном плане эта тактика требовала выявления всех руководителей партии, их связей, а затем поголовного ареста. В этом случае партия оказывалась парализованной.

«А нужно ли это делать? — спрашивал сам себя Герасимов. — Ведь сейчас революционное движение действительно массовое. Это не группа заговорщиков, а целая галерея партий в придачу с их фракциями в Госдуме. Ну разгромим ряд организаций, даже партий в целом. Но всегда готовы новые добровольцы под прежние знамена. Так и ходить по кругу? Нет, нужно новое решение в условиях нарождающейся демократии».

Так примерно думал тогда Герасимов. И он это решение нашел. По-сути, сделал свое открытие. Организационные центры не нужно громить, их нужно контролировать своей агентурой, беречь и направлять. Ну а уж если те задумают тайную типографию, «взрывную» лабораторию или склад оружия, то арестовать надо «дальних» исполнителей. Но никак не лидеров партии. Да и об этих «дальних» надо подумать: не повлияет ли арест на будущее организации, не выведет ли на агента? Партии должны работать под контролем, под «колпаком». И офицер сыска решает, какой шаг им разрешить, а на какой наложить запрет. Он же создает ситуации для центрального органа партии и, исходя из них, нейтрализует самого талантливого лидера. Партия продолжает жить, а каждый шаг оставшихся деятелей известен полиции.

На первое место в своей концепции Герасимов поставил агентов. «Самой главной моей задачей, — вдохновенно говорил он, — было хорошо наладить аппарат так называемой секретной агентуры в рядах революционных организаций; без такой агентуры руководитель политической полиции все равно как без глаз. Внутренняя жизнь революционных организаций, действующих в подполье, — это совсем особый мир, абсолютно недоступный для тех, кто не входит в состав этих организаций. Они там в глубокой тайне вырабатывали планы своих нападений на нас. Мне ничего не оставалось, как на их заговорщицкую конспирацию ответить своей контр-конспирацией — завести в их рядах своих доверенных агентов, которые прикидываясь революционерами, разузнавали об их планах и передавали бы о них мне»7.