Эдуард Макаревич - Политический сыск (Истории, судьбы, версии)

Но просчитался полицейский: о побеге скоро узнали в Лондоне, в ЦК союза. Доверенные люди сообщили Марксу об истинной причине побега. Сам Шерваль признался в этом своим теперь уже бывшим соратникам по борьбе. Сначала их предал, потом признался, предал Штибера — и тоже признался.

После Штибера Шервалем занялся Грейф и первым делом решил проверить его на «благонадежность». Въедливый прусский лейтенант докопался до тайны Шерваля. Его настоящее имя — Йозеф Кремер, родился в 1822 году в рейнской провинции Пруссии, в семье налогового инспектора, вырос в Бельгии. А в Кёльне последний раз был в 1844 году, где делал фальшивые векселя. Оттуда ему пришлось бежать. Потом проживал в Бельгии, Англии, Ирландии и Франции.

Читая эти данные, Штибер отметил, что в 1848 году Шерваль в Кёльне не был, и не мог его Маркс принять тогда в Союз коммунистов. «Лжет, прохвост,подумал Штибер, — но эту ложь мы используем. Да, человечишко дрянной, никчемный».

Цену Шервалю знал не только Штибер. Энгельс дал ему уничтожающую характеристику, подняв ее от психологических заключений Штибера до социологии Маркса: Шерваль был «опасным революционером» только в своих письмах, захваченных полицией, а на деле оказался жалким и ничтожным авантюристом, типичным представителем мелкобуржуазной среды, поставлявшей временных попутчиков в революционное движение. «Типичной чертой человека с мелкобуржуазными взглядами, как и класса мелкой буржуазии в целом, является то, что он «всегда хвастлив, склонен к высокопарным фразам и подчас даже занимает на словах самые крайние позиции, пока не видит никакой опасности; он боязлив, осторожен и уклончив, как только приближается малейшая опасность... ради сохранения своего мелкобуржуазного бытия он готов предать все движение»18.

Но такие люди — клад для политической полиции. Талант политического полицейского в том, чтобы отыскать их и найти им применение. Даже потерпев неудачу с побегом Шерваля и возможностью использования его на кёльнском процессе как живого свидетеля против Союза коммунистов (Маркс-то уже знал, как и почему он бежал из парижской тюрьмы), Штибер заявил под присягой: «Что касается упомянутого шефа французских коммунистов Шерваля, то очень долго и тщетно пытались выяснить, кто такой, собственно, этот Шерваль. Наконец благодаря доверительному сообщению, которое сам Маркс сделал одному полицейскому агенту, выяснилось, что он является тем человеком, который в 1845 году бежал из тюрьмы в Аахене, где сидел за подделку векселей, и которого Маркс в 1848 году во время тогдашних волнений принял в союз, откуда он отправился в Париж как эмиссар19.

Но это все было потом. А тогда, осенью 1851 года, Штибер вместе с Шульцем писали докладную полицай-президенту Хинкельдею о готовности к процессу над коммунистами. Они тщательно перечисляли сделанное: арестованы эмиссары кёльнского ЦК и Зондербунда, они дали показания, добыты архивы Зондербунда, вскрыта сеть подпольных общин союза, раскрыт немецко-французский заговор и состоялся суд в Париже, составлена схема обвинения, согласно которой Зондербунд и Союз коммунистов Маркса — одно и то же. Налицо заговор против государства и короля.

В ноябре 1851 года дело кёльнских коммунистов, наконец, представлено Обвинительному сенату. Через полтора месяца сенат вернул дело на доследование. Это был удар, ставивший под сомнение работу Шульца и Штибера: слаба доказательная база. Но это был удар и для коммунистов, уверенных в том, что арестованных выпустят. А оказалось, что им сидеть и сидеть, пока Штибер не усилит доказательства.

Маркс был возмущен: «На основании нелепого предположения ты должен отсидеть 9 месяцев; затем оказывается, что для этого нет никаких законных оснований. В итоге, ты должен продолжать сидеть, пока следователь не будет в состоянии представить обвинению «объективный состав преступления», а если такового не найдется, то ты можешь сгнить в тюрьме»20.

Но Штибер не возмущался. Он закатал рукава и энергично взялся за составление нового обвинительного акта. И в июле 1852 года этот документ приобрел совершенно новое звучание и, главное, был приемлем с юридической стороны. Создатель мог быть доволен. Уже 4 октября в Кёльне начались судебные заседания. К тому времени умер директор берлинской полиции Шульц, и в суде витийствовал Штибер. Все обвинение строилось на материалах фракции Виллиха — Шаппера, а раскол внутри союза был показан как ссора личного характера.

Свое первое обвинительное выступление на заседании суда 18 октября 1852 года Штибер начал с рассказа о том, как удалось достать архив Дица: за деньги у коммунистов можно получить все21. Потом он показал некоторые документы из этого архива и стал объяснять судьям, какая мощная и опасная организация сложилась у коммунистов в Париже и какие связи у нее были в Германии. Именно эта организация встала во главе немецко-французского заговора, а между вождем этого заговора Шервалем и Марксом была давнишняя связь. И самое главное: между Зондербундом Виллиха — Шаппера и Союзом коммунистов Маркса — Энгельса нет никакой разницы22. Так излагал суть дела Штибер.

И все это тотчас становилось известно Марксу в Лондоне. Он внимательно читал «Кёльнише цайтунг», подробно освещавшую процесс, и почти ежедневно получал письма от своего доверенного источника, члена Союза коммунистов, адвоката А. Бермбаха, крутившегося в высших судебных сферах. Послания от него доставляли через надежных людей.

Штибер в каждом выступлении выдвигал все новые улики. Чтобы адвокаты их могли опровергнуть, им нужны были доказательные документы. И как можно скорее. Все зависело от Маркса и Энгельса. Прочитав очередное сообщение в газетах и получив информацию от Бермбаха, они немедленно вырабатывали стратегию ответного удара и пересылали в Кёльн достоверные документы с письмом, отвечавшим на вопрос, как действовать. Люди Штибера перекрывали адреса доставки марксовской почты, а она находила новых адресатов. Этим занимался талантливый конспиратор Энгельс, его тайный список насчитывал 13 адресов: почта из Лондона приходила коммерсантам и предпринимателям через Париж, Франкфурт, Лейпциг, Гамбург вместе о грузом или прейскурантами цен. От них послания Маркса доставлялись адвокатам. Эти каналы связи использовались в девяти случаях, и полицейские чиновники вставали уже перед фактом.

Тому, как действовал Маркс с соратниками, могла позавидовать самая профессиональная оперативная полицейская группа. Благодаря Женни — верной жене диссидента и революционера Маркса — можно хорошо ощутить тот интеллектуальный и эмоциональный накал, что сопровождал поединок Штибера и марксистов: «Вы, конечно, понимаете, что «партия Маркса» работает днем и ночью, работает головой, руками и ногами... Все утверждения полиции чистейшая ложь. Она крадет, подделывает, взламывает письменные столы, приносит лжеприсяги, лжесвидетельствует и, вдобавок ко всему, считает, что ей все дозволено по отношению к коммунистам, которые стоят вне общества! Буквально волосы дыбом становятся от всего этого и от той манеры, с какой самая подлая из полиций присваивает себе все функции прокуратуры... Все доказательства того, что это фальсификация, надо было доставлять отсюда. Моему мужу приходилось, таким образом, работать днем и ночью. Чтобы разоблачить совершенный полицией подлог, надо было представить официально заверенные свидетельские показания трактирщиков (по мнению полиции, в трактирах проходили заседания коммунистов. — Э. М.), а также официально удостоверенные образцы почерков мнимых составителей протоколов — Либкнехта и Рингса. А затем все документы, переписанные в шести-восьми экземплярах, надо было отправлять в Кёльн самыми различными путями... так как все письма на имя моего мужа, так же как и письма отсюда в Кёльн, вскрываются и перехватываются»23.