Барбара Такман - Августовские пушки

Генерал фон Клюк, «крайний правый» в плане Шлиффена, должен был в это время принять роковое решение. 30 августа войска Клюка, по его собственному убеждению, находились накануне решающих событий. Его части справа преследовали отступающую армию, добиваясь, как считал генерал, значительных успехов. Войскам в центре не удалось настигнуть англичан, однако горы шинелей, ботинок и другого снаряжения, брошенного вдоль дорог англичанами ради спасения своих людей, подтверждали мысли Клюка о том, что он имеет дело с разбитым и деморализованным противником. Клюк был полон решимости не дать ему ни минуты покоя.

Как следовало из донесений о направлении движения армии Ланрезака, французская линия обороны далеко на запад не уходила. Клюк считал, что эту армию можно будет смять севернее Парижа; в этом случае его войскам не придется делать широкие обходные маневры к западу и югу от города. Тогда его армия будет двигаться не строго на юг, а на юго-восток, что позволит одновременно закрыть промежуток между ним и Бюловом. Как и остальные, Клюк надеялся на прибытие подкреплений с левого крыла германских армий. Он остро нуждался в них, чтобы сменить корпус, стоявший на подступах к Антверпену, бригаду в Брюсселе, а также различные части, охранявшие постоянно удлинявшиеся линии коммуникаций. Однако подкрепления не подходили. Мольтке не снял с левого фланга ни одной дивизии.

У германского главнокомандующего было много забот. Вследствие своего темперамента «мрачный Юлиус» был не столько рад победам германских армий, сколько озабочен трудностями, связанными с их продвижением вперед. Шел 30-й день войны, а по графику Франция должна быть побеждена полностью между 36-м и 40-м днями. И хотя командующие армиями правого крыла доносили о «решающем поражении», нанесенном противнику, используя такие выражения, как «разгром» и «бегство», Мольтке был сильно обеспокоен. Он замечал подозрительное отсутствие обычных признаков разгрома и беспорядочного отступления. Почему так мало пленных? «Победа на поле боя не имеет большого значения, — говорил его бывший начальник Шлиффен, — если она не приводит к прорыву или окружению. Отброшенный назад противник вновь появляется на других участках, чтобы возобновить сопротивление, от которого он временно отказался. Кампания будет продолжаться...»

Несмотря на свои сомнения, Мольтке не отправился на фронт, чтобы ознакомиться на месте с обстановкой, а остался в главном штабе, продолжая размышлять над создавшейся ситуацией, ожидая сообщений. «Больно видеть, — писал он жене 29 августа, — что кайзер почти не осознает всей серьезности положения. Он торжествует и чуть ли не кричит «ура» от радости. Как я ненавижу такое настроение!»

30 августа, когда германские армии полным ходом разворачивали наступление, главный штаб переехал из Кобленца в Люксембург, в 15 километрах от французской границы. Теперь он находился на территории, население которой относилось враждебно к немцам, хотя официально состояния войны с Люксембургом объявлено не было. Ввиду близости к союзникам и симпатий к ним город был наводнен слухами о действиях и планах войск Антанты. Говорили о 80 000 русских, идущих на помощь англичанам и французам. Германский штаб пытался составить из разных сообщений картину о какой-то высадке войск в районе Ла-Манша. Действительно, англичане десантировали 3000 морских пехотинцев под Остенде. Эта новость, достигнув Люксембурга, приняла серьезные и угрожающие размеры, соответствующие представлению о величине людских ресурсов России. Казавшаяся реальность этих слухов усиливала беспокойство немцев.

Мольтке тревожил призрак России с тыла, а на передовой линии фронта — брешь, особенно между армиями правого крыла. Неприкрытые участки шириной до тридцати километров были между Клюком и Бюловом, между Бюловом и Хаузеном, а также между Хаузеном и герцогом Вюртембергским. Мольтке с болью думал о том, что для закрытия этих расширявшихся промежутков придется перебрасывать подкрепления с левого крыла, все части которого к этому времени вели сражение за Мозель. Он чувствовал себя виноватым, вспоминая о требованиях Шлиффена поручить левому крылу только оборону и бросить все резервы на усиление 1-й и 2-й армий. Однако главный штаб по-прежнему манила идея прорыва через линию французских крепостей.

30 августа Мольтке, все еще колеблясь, направил своего эксперта по вопросам артиллерии майора Бауэра на фронт к Руппрехту для оценки ситуации на месте. В штабе армии Руппрехта было, по словам Бауэра, «все, кроме согласованного плана действий». Командующие и офицеры на передовой придерживались противоречивых взглядов на создавшуюся обстановку. Одни, указывая на явный отвод противником своих дивизий с этого фронта, не сомневались в успехе. Другие говорили о «поросших лесом горах» вдоль Мозеля, южнее Туля, где наступление встретилось бы с трудностями. Даже если бы оно удалось, немецким войскам грозил бы фланговый удар со стороны Туля, кроме того, затруднилось бы снабжение армии, так как все дороги и железнодорожные линии проходили через этот укрепленный город. Сначала следовало захватить Туль. В штабе 6-й армии Руппрехт охладил свой когда-то агрессивный пыл и признал, что перед ним сейчас стоит «трудная и неприятная задача».

Для Бауэра, как представителя верховного командования, новости об отводе французами войск с этого участка были плохим признаком — противник мог перебрасывать войска для укрепления фронта, сдерживающего германское правое крыло. Бауэр вернулся в главный штаб с убеждением, что если наступление на линии Нанси — Туль и имеет «определенные шансы на успех», то его подготовка потребует значительных усилий. Он не мог найти в себе сил отменить наступление, за которое немцы уже уплатили высокую цену. Кроме того, кайзер хотел с триумфом въехать в Нанси. 6-я армия не получила никаких приказов в отношении изменения планов, и усилия, направленные на прорыв обороны вдоль Мозеля, продолжались.

Клюку не нравился отказ штаба укрепить наступающее крыло в эту критическую минуту. Однако он решил повернуть свою армию влево не столько от желания сузить фронт, сколько от уверенности в том, что французы уже разбиты и их следует лишь окружить. Вместо того чтобы «коснуться плечом» пролива Ла-Манш, он решил преследовать армию Ланрезака и выйти к Парижу. Этим маневром Клюк подставлял свой фланг под удар армии Монури или гарнизона Парижа. Однако эта опасность представлялась ему незначительной. Армия Монури, как думал немецкий генерал, имеет недостаточную численность. Шансов на переброску подкреплений для этой армии почти нет, французы, оказавшиеся на грани поражения и катастрофы, слишком дезорганизованы для такого маневра.