Виталий Гербачевский - Начальник острова Врангеля

Растут ручейки, быстрее бегут, соединяются друг с другом, и вот уже снежная река несется навстречу. Неглубокая эта река, всего метра два от земли, но она со свистом бьет по лицу, не дает дышать и смотреть.

И все равно - вперед! Лицо уже не чувствует уколов, оно покрыто смерзшейся снежной кашей. Задубела одежда, все глубже - ближе и ближе к телу - проникает холод. Трудно, невозможно дышать. Нет сил помогать собакам.

Ушаков садится в нарты. Он бежал рядом, помогал собакам, теперь нужно хотя бы минуту передохнуть.

Но что это? Что случилось? Нарты рванулись вперед. Неужели собаки почуяли медведя? Ушаков едва удерживается в санях. Свистит в ушах ветер, кружится от бешеной гонки голова.

Надо остановить собак, прекратить эту гонку.

Ушаков тормозит, всем телом наваливается на остол... Что за чудеса? Остол легко уперся в снег.

Да разве?.. Ушаков глядит на собак. Они спокойно лежат, некоторые уже наполовину занесены снегом. И полозья у нарт замело. Значит, не было бешеной гонки? Значит, это был обман ветер бил с такой силой, что возникло ощущение: ты мчишься с дьявольской скоростью.

Георгий Алексеевич слезает с нарт и, сгибаясь, бредет к Павлову. Собаки второй упряжки тоже свернулись в клубки, лежат в снегу, а Павлов сидит спиной к ветру и кричит время от времени:

- Хок! Хок!

Смех одолевает Ушакова. Он трогает Павлова за плечо. Тот удивленно оборачивается.

- Куда едем? - кричит Георгий Алексеевич.

- Вперед. За вами, - отвечает Павлов.

- И давно?

- А в чем дело? Почему?..

Павлов соскакивает с нарт и оглядывается.

- Собак держите, - подшучивает Ушаков.

Павлов хватается за нарты, видит неподвижных собак и... все понимает.

- Чертова метель! Я бы так "ехал" до самой ночи.

Они поднимают собак. Куда направить упряжки? По берегу нельзя встречный ветер замучает собак и их самих. Надо прятаться. Надо бежать от метели в какую-нибудь низину.

А ветер не дает ехать туда, куда хочешь. Он режет лицо, больно глазам. Надвинешь поглубже шапку - ничего не видно, сдвинешь повыше получай одну за другой пулеметные очереди снежных уколов.

Вот и лощина. Обступившая темнота мешает выбрать место получше. Ветер тут слабее, но он совсем не ласков, рвет палатку из рук.

Наконец застегнут полог и разожжен примус. Без сил сидят друг против друга Ушаков и Павлов. Лица у них горят, будто натерли их жесткой мочалкой. Хорошо еще, что не обморозились.

- Будь они неладны, эти карты, - Павлов достает свою трубочку и долго раскуривает ее. - Смотришь в атлас - красивые рисунки. Теперь-то я знаю... Теперь я по-другому буду смотреть на них.

- Будете вспоминать этот поход!

- Не только. Погляжу на очертания какого-нибудь полуострова и подумаю: человек, который нанес его на карту, рисковал жизнью. А вот здесь, у этого маленького острова, его едва не унесла в море льдина. А тут, где съемку вели с корабля, случилось несчастье, корабль раздавили льды.

Они быстро засыпают, надеясь на хорошую погоду завтра. Но и следующий день, и второй, и третий пурга не дает дороги. И рады бы еще поспать путешественники, да не получается. Высунешь из палатки нос, задохнешься порывом ветра и скорее в спальный мешок. А сон не идет, выспались на неделю вперед.

Только шестой день принес ясное небо. И - кучу неприятностей. У Павлова исчезла собака. Ушаков хотел сфотографировать лагерь и вынул фотоаппарат из футляра... по частям. Вдобавок он сильно ушиб ногу.

- Вернемся? - предлагает Павлов.

- С картой острова Врангеля, - твердо отвечает Ушаков.

Он достает буссоль, определяет нужные азимуты, чертит в блокноте.

Пора выбираться из лощины. Она тянется к морю двумя рукавами, и надо, чтобы закончить съемку, проехать северным, самым крутым рукавом. Ох и подъем! Собаки останавливаются через каждые десять - пятнадцать метров. Они вывалили от усталости языки, вязнут в рыхлом снегу. Люди стараются им помочь; сбросили часть одежды - хоть и мороз, а пот так и льет с Ушакова и Павлова.

Потом полчаса сидят они около нарт, унимая дрожь в ослабевших руках и ногах.

- Сколько прошли? - спрашивает Павлов и кидает в пересохший рот кусочек снега.

Ушаков нагибается к счетчику.

- Четыре километра.

- А времени потратили?

- Три часа с лишним.

- Ну и темпы! С такими темпами не обойти остров и за полгода.

К вечеру их настигает туман. Дальше двадцати метров ничего не видно. Не отличишь, где небо, где земля, где море. Опять надо отсиживаться в палатке.

Седьмой... десятый... двенадцатый день. Жизнь в молоке. Кругом молочная завеса тумана. Каждое утро Ушаков и Павлов запрягают собак, смотрят с надеждой на небо и... распрягают упряжки. Даже есть не хочется, не то что спать. Одни собаки не грустят, и аппетит их нисколько не поубавился. А запасы еды заметно уменьшились.

Ушаков достает свои зарисовки, листки с неровными колонками цифр. Павлов внимательно следит за карандашом Ушакова. Вот на бумаге рождаются очертания местности. Какая-то низина. Один рукав, второй - он круче.

- Наша лощина! - не выдерживает Павлов.

- Верно. Вы имеете полное право дать ей название.

- Вьюжная, - ни секунду не раздумывает Павлов. - Пусть все знают, какая тут может случиться метель.

- Итак, - торжественно произносит Ушаков, - предложенное вами название ляжет на все карты, советские и зарубежные.

Павлов смущенно лезет за своей трубкой.

Понятно его смущение. Недавно шел он по этим местам, не считая, что делает что-то очень важное, нужное. И вот... Эти линии станут картой, они сохранятся на века, и другие люди потом помянут первопроходцев добрым словом.

Семнадцатый день похода. Пройдено совсем немного. Метели либо туман не дают двигаться дальше. Ненадолго прояснится небо, и снова мгла окутывает палатку.

- Вернемся? - это уже предлагает Ушаков.

- Нехорошо возвращаться, - вздыхает Павлов. - Вы сами заразили меня: вперед и вперед. А карта как же? Я теперь только о ней и думаю.

Но на двадцать пятый день они принимают решение: поворачивать нарты к дому. Придется отступить. Даже хорошая погода сейчас не поможет. Корма для собак и еды для самих путешественников осталось чуть-чуть.

Жаль, но ничего не поделаешь. Отступление - это еще не поражение. Если, конечно, не повторяешь в других походах прежних ошибок.

- Да какие ошибки? - Невозмутимый обычно Павлов так резко поворачивается к Ушакову, что едва не сбивает палатку. - Не наша вина, что за это время мы убили лишь трех медведей.

- А чья вина? Белых медведей? Мы должны были подготовиться.

- Не понимаю, Георгий Алексеевич. Выехали с полными нартами. Положить больше груза - не потянут собаки. Так?

- Так. Но я не об этом. Все равно всего с собой не увезешь, если поход длится месяц или два.

- Что же делать?