Теодор Герцль - Из дневника

Минут через пять после назначенного мне времени меня просят войти.

Человек лет шестидесяти, высокого роста, с некоторыми признаками ожирения быстро идет мне навстречу, приветствует меня, просит сесть, предлагает курить, на что я отвечаю отказом, и начинает говорить. Он говорит довольно долго, так что у меня хватает времени привыкнуть к его освещенному лицу. Мы сидим в креслах, друг против друга, по обе стороны небольшого столика. У него бледное, серьезное лицо, седые волосы, белые усы и поразительно молодые энергичные карие глаза. Он говорит по-французски, не блестяще, но и не плохо. Он начинает с нащупывания почвы.

"Я дал Вам, господин доктор, аудиенцию по вашей просьбе, чтобы побеседовать с Вами о сионистском движении, которое Вы возглавляете. Отношения между правительством Империи и сионизмом могут стать - не скажу дружескими - однако взаимопонимание зависит от Вас.

Я вставил: "Если только от меня, Ваше высочество, то они будут превосходными".

Он кивнул и продолжил: "Еврейский вопрос является для нас хотя и не жизненным, но все же довольно важным вопросом и мы стараемся справиться с ним как можно лучше. Я согласился на беседу с вами, чтобы {219} поговорить с вами об этом еще до вашего конгресса в Базеле, как вы этого желали. Я понимаю, что вы придерживаетесь в этом вопросе другой точки зрения, чем русское правительство и хочу объяснить вам, прежде всего, нашу точку зрения. Русское государство должно стремиться к тому, чтобы его население было однородным. Мы понимаем, однако, что не можем устранить всех различий религий и языков.

Мы должны признать, например, что древняя скандинавская культура утвердилась в Финляндии как что-то завершенное. Но мы должны требовать от всех народов нашей империи, следовательно и от евреев, чтобы они относились к русскому государству с патриотическими чувствами. Мы хотим ассимилировать их и идем к этой цели по двум путям: по пути высшего образования и по пути экономического подъема. Тому, кто выполняет определенные условия этих двух видов, тому, о ком мы вправе полагать, что благодаря своему образованию и благосостоянию он стал сторонником существующего строя, - тому мы даем гражданские права. Эта ассимиляция, которой мы желаем, протекает, однако, весьма медленными темпами".

Чтобы не прерывать его и все же отвечать на все, я попросил листок бумаги для заметок. Он вырвал листок из блокнота, аккуратно оторвал от него напечатанный заголовок, как-бы опасаясь злоупотребления, и вручил его мне. Боже, на что мне такая бумажечка?!

Он сказал: "Надеюсь, Вы не воспользуетесь в дурных целях нашей беседой".

Я ответил: "Нет, нет. Только так, как прикажет Ваше Высочество".

Я думаю, что это был решающий ход в этой бессмертной шахматной партии. Ибо с самого начала я понял, что он очень заинтересован в Конгрессе, по-видимому в связи с неизбежным обсуждением на нем кишиневского дела. В таком случае и я мог оказать ему услугу.

(До того как я отправился на прием к П., мой трусливый друг Каценельсон давал мне всякие наставления. В пути мы повторили на дорожной шахматной доске {220} "бессмертную партию" Андерсена-Кесерицкого, и я оказал ему, что постараюсь сыграть эту партию хорошо. Сыграйте бессмертную партию! - сказал друг Кацен. "Да, но я не пожертвую ни ладьи, ни королевы", оказал я, ибо он опасался, что я поступлюсь положением русских евреев).

10-го августа. Письмо генералу Кирееву пославшему мне милейшее письмо с рекомендацией к Гартвигу, директору Азиатского. департамента.

Ваше Высочество!

Примите мою искреннюю благодарность за Ваше благосклонное рекомендательное письмо. Сегодня же вечером я передам господину Гартвигу вексель вместе с визитной карточкой. Вас же я постоянно буду держать в курсе событий.

Сегодняшнее событие вызывает скорбь, но имеет в то же время и другой аспект. Когда приходит смерть - увы! - это надолго. Во Франции все заканчивается песнями, а там - извинениями.

Однако, когда выражают "соболезнования", в тот же момент легко предъявить и другой счет. Ну, посмотрим!

Я крайне, польщен, что такой человек как Вы проявил интерес к нашей идее. В Вашем лице я вижу весь Ваш народ - рыцаря благородных дел.

Разрешите выразить, Ваше Высочество, мое глубокое восхищение и признательность.

Преданный Вам

Доктор Герцль.

Как-бы предчувствовав мое возражение, или вследствие логичности своего мышления Плеве тут же добавил:

"Благодеяния высшего образования мы можем, однако, предоставить лишь ограниченному числу евреев, так как иначе скоро не окажется работы для христиан. Я не скрываю также, что экономическое положение евреев в черте оседлости плохое. Я также признаю, что они {221} живут там как в гетто, но ведь это обширная территория, целых 13 губерний. Положение ухудшилось за последнее время еще и тем, что евреи вступают в подрывные партии. Раньше, пока ваше сионистское движение занималось эмиграцией, мы относились к нему с симпатией. Вам нет надобности обосновывать мне это движение.

Вы взываете к и без того новообращенному.

Но со времени Минского конгресса мы замечаем огромные изменения. Речь идет не столько о палестинском сионизме, сколько о культуре, организации и еврейской национальности. Это нам не нравится. Мы обратили особое внимание на то, что главные ваши деятели в России, являющиеся весьма уважаемыми людьми в ваших кругах, не поддерживают вашего "Венского Комитета". В России вас поддерживает один лишь Усышкин".

(Я был внутренне поражен этим знанием людей. Оно доказало мне, насколько серьезно он изучал это дело. В самом деле, он встал, и принес большой красивый том а коричневом переплете с золотым тиснением, из которого торчало множество закладок: вот доклад Министерства, o сионистском движении).

Я возразил: "Ваша светлость, все наши руководящие деятели в России поддерживают меня, хотя иногда и выражают свое несогласие со мной. Среди них самый важный - профессор Мандельштам в Киеве".

И снова мне пришлось удивиться, когда он сказал:

"А Коган-Бернштейн! Ведь он решительно против вас! Между прочим, нам известно, что он возглавляет кампанию против нас в прессе".

"Ваше светлость, не думаю, чтобы это было так. Этот человек не пользуется за границей достаточной известностью. У него нет ни связей, ни авторитета. А что касается оппозиции этого господина против меня, то она является тем же явлением, с которым столкнулся Христофор Колумб. Когда после долгих недель все еще не было видно земли, матросы начали роптать.

То, что наблюдается в нашей среде, это не больше, чем бунт матросов против своего капитана.

{222} Помогите мне скорее добраться до земли, и подрывная деятельность прекратится. Прекратится также переход к социалистам".