Бэзил Гарт - ЛОУРЕНС АРАВИЙСКИЙ

На это Юнг с сарказмом заметил, что десятидневное путешествие обратно превратится в длительный пост. Лоуренс возразил, что он вовсе и не намеревается возвращаться в Акабу. Разговор продолжался в таком духе и дальше, причем Лоуренс парировал «регулярные» возражения Юнга повторением своей «иррегулярной» истины о том, что арабы живут, довольствуясь малым, и одерживают победы над турками благодаря своей неуязвимости 14 .

Если Юнг все еще испытывал досаду, а Джойс — некоторые сомнения, то в желании достичь больше того, что казалось возможным, все колебания были забыты. И удивительно, как много удалось добиться такого, что казалось невозможным. Уверенность Лоуренса действовала так же, как подкожное впрыскивание: она производила местный укол, но давала всюду проникающий эффект. Как он заметил сам, она вызывалась не столько верой в свои силы сделать «что-либо» отлично, сколько желанием сделать это «что-либо» хотя бы как-нибудь, чем не сделать его совсем.

Осуществить внешние приготовления к наступлению оказалось легче, чем те дипломатические переговоры, которые полностью выпали на долю Лоуренса. Та лестница, с помощью которой силы арабов стремились добраться до Дераа и Дамаска, должна была создаваться из ступенек, являвшихся рядом племен, каждая из которой должна была хорошо входить в свое место, а все в целом прочно держаться. Наиболее важным моментом являлась возможность обеспечения поддержки Нури Шаалана, без которого экспедиция имела мало шансов взбираться по лестнице. Последний для этой цели был приглашен к Фейсалу.

Интересное впечатление о Лоуренсе того времени высказал майор Стерлинг, сделавшийся в дальнейшем офицером для связи со штабом британских войск. "Прибыв в АбуЭль-Лиссал, расположенный примерно в 5 000 футов над уровнем моря, я нашел Лоуренса, только что возвратившегося из успешного набега на железную дорогу, в его палатке сидящим на великолепном персидском ковре, добытом из какого-либо турецкого поезда. Он был одет, как обычно, в белоснежные одеяния с золотым кинжалом Мекки за поясом. Снаружи, развалившись на песке, находилось несколько арабов из его охраны, занятых чисткой винтовок. Арабы, напевая про себя, несомненно, наслаждались воспоминаниями о каких-либо особенно интересных подробностях той дьявольской проделки, которую они только что закончили. Они представляли собой чрезвычайно интересную компанию численностью около 100 человек. Большинство из них являлось по профессии наемными солдатами. Каждый прославился каким-либо отважным подвигом, а с точки зрения умения ездить верхом и ругаться они были самыми искусными в Аравии. Охрана была весьма необходимой предосторожностью, так как голова Лоуренса была оценена в 20000 фунтов стерлингов, а арабы являлись вероломным народом, пока они вам не присягнули и пока они не получают от вас денежного вознаграждения. Любой человек из охраны Лоуренса с восторгам отдал бы за него жизнь. Имелась и другая причина, почему были нужны отборные люди. Передвижения Лоуренса были внезапными, а его поездки — продолжительными и тяжелыми, и лишь немногие обыкновенные арабы были в состоянии покрывать такие расстояния. Как это ни удивительно, но англичанин смог побить все рекорды Аравии и по быстроте передвижения, и по выдержке.

Что же позволяло Лоуренсу овладеть и держать в своем подчинении арабов? На этот вопрос ответить трудно. Арабы отличаются своим индивидуализмом и дисциплине не поддаются, но, несмотря на это, любому из нас было достаточно сказать, что Лоуренс хочет, чтобы то или другое было сделано, и это делалось. Каким образом он приобрел себе такую власть над ними? Частично это может быть объяснено тем, что Лоуренс являлся как бы душой освободительного движения арабов. Последние поняли, что он оживлял их дело, что он может сделать все и выдержать все даже несколько лучше, чем сами арабы, и что, имея золотой кинжал Мекки, он стоял наравне с шейхами или потомками пророка, что эмир Фейсал обходился с ним, как со своим братом, как с равным, что он, по-видимому, обладал безграничным запасом золота, а средний араб является самым продажным человеком. Однако я думаю, что искать ответа мы должны главным образом в таинственной способности Лоуренса воздействовать на чувства любой группы людей, среди которых он находился, в его умении читать их задние мысли и обнаруживать силы, заставлявшие их предпринимать те или иные действия.

Способность эта часто подвергалась испытанию, но, пожалуй, никогда еще столь сильному, как в последнее лето войны, когда Лоуренс обнаружил, что Фейсал, считая британские силы ненадежными, вел переговоры с турками. Извиняющими обстоятельствами для Фейсала были не только поражения, которые несли англичане, но также и установленный им ранее факт, что сами англичане вели переговоры с турками и притом с той их частью, которая была наиболее враждебна его намерениям. Переговоры между англичанами и турками дошли до ушей Фейсала через неделю после того, как они произошли. После оставления британскими войсками Эс-Сальта, Джемаль-паша отправил к Фейсалу из Дамаска Мохаммед-Саида, и результатом их переговоров явилось согласие Фейсала покинуть англичан, если турки эвакуируют Амман и передадут провинцию арабам. Однако об этих переговорах не был предварительно поставлен в известность король Хуссейн в Мекке. Когда он услышал о них, он был ошеломлен и отправил гневную телеграмму протеста, в которой заявил, что он никогда не поддержит подобного соглашения и туркам надо ответить, что «между нами лежит только меч».

Британские представители в Акабе и Египте тогда об этом, конечно, ничего не знали. Однако, не смотря на всю осторожность Фейсала, Лоуренс быстро понял действительное положение вещей.

Способ вмешательства Лоуренса в это дело являлся весьма для него характерным. Осторожно дав понять Фейсалу, что его переговоры с турками ему известны, Лоуренс притворился, что он расценивает их как ловкий дипломатический шаг, предназначенный усыпить бдительность турок, и предложил Фейсалу вести их дальше. Последний последовал его совету, и торговля с турками некоторое время продолжалась, так как Лоуренс правильно учел, что Фейсал, как только его союзникам станет известно о переговорах, будет вынужден превратить свою умышленную политику в невинное отвлечение противника.

Другим примером искусства Лоуренса в обращении с арабами являлся его метод руководства их природным инстинктом, чтобы извлечь из него всю выгоду и в то же время предупредить опасное сумасбродство. Целью Лоуренса было нанести удар так, чтобы не получить удара самому, и ударить в то место, где будет больнее. Предоставленные самим себе, арабы, как он однажды сказал мне, «срубили бы все дерево, вместо того чтобы перерубить его корни». Поэтому, стимулируя активность арабов по свойственным им направлениям, он нашел способы избегать малообещающих начинаний. Иногда он достигал этого посещением Фейсала, которому говорил: «Мы не будем платить за подобное представление».