Н. Нарочницкая - За что и с кем мы воевали

Для верующего — Отечество — это дар Божий, врученный для непрерывного национально-исторического активного созидания с его взлетами и неизбежными падениями, которые не отчуждают от Родины даже человека, разочарованного в сегодняшнем положении государства. Такой человек никогда не сможет презирать свою страну и глумиться над собственной историей.

Еще пока многие, слава Богу, произносят слово Отечество с трепетом, хотя немногим понятно, что этот трепет питает, — слова из послания апостола Павла Ефесянам: «… Преклоняю колена мои пред Отцем Господа нашего Иисуса Христа, от которого именуется всякое отечество на небесах и на земле» (Еф. 3, 14–15). Переживание Отечества — есть производное от переживания Отца небесного.

В переводах на европейские языки этого стиха «отечество» звучит «земля». Вот почему русские князья задолго до того, как сложилось единое общерусское государство и даже русская нация, клялись не своим княжьим престолом, а землей русской!

В таком переживании Отечество — это метафизическое понятие, а не обожествляемое конкретное государство с его институтами. Но именно с ним «эту варварскую страну» или «проклятый капиталистический режим» отождествляют и либеральные, и ультракрасные «граждане мира» — ведь у либералов «где хорошо, там и отечество», а у «пролетариев и вовсе нет отечества», кроме социализма.

В ходе Великой Отечественной Войны проявилось, что «унесенные ветром» либералы, в свое время приветствовавшие разрушение христианской империи и революцию как таковую, меньше любили Россию, чем ненавидели «большевиков и Советы». Те просто их обошли и присвоили плоды этой революции. А «унесенные ветром» почвенники, например, А. Деникин, воевавший против большевиков, С. Рахманинов и тысячи других, никогда не симпатизировавших революционным идеям, изгнанные революцией, из-за нее потерявшие Родину, тем не менее, желали победы Красной Армии.

Когда к Деникину неофициально обратились эмиссары от власовцев с предложением благословить Власовскую армию, он в гневе отверг такое предложение и воскликнул: «Я воевал с большевиками, но никогда с русским народом. Если бы я мог стать генералом Красной армии, я бы показал немцам!»

Рахманинов до изнеможения давал концерты по всем Соединенным Штатам и пересылал деньги Сталину, после чего его произведения, ранее запрещенные, стали исполнятся в СССР.

Для них сохранение любимого Отечества для будущих поколений было выше желания увидеть при жизни крах ненавистного «режима». Любовь оказалась больше ненависти, как и требует христианская заповедь… Они не отождествляли Россию с «большевицкой властью». А власовцы, похоже, считали, что лучше никакой России, чем Россия большевистская.

Этого не смогли понять и не хотят до сих пор усвоить ни постсоветские прекраснодушные либералы (не прекраснодушные это понимают и всячески стремятся развенчать память о войне), ни ортодоксальные ленинцы, ни, как это ни парадоксально, кипяшая ненавистью к ним та часть русской эмиграции, именуюшая себя белой, которая тшится морально и исторически обесценить Великую Победу и оправдать власовшину. Новый виток этих попыток мы наблюдаем и сейчас.

Даже беглый взгляд на сложную мотивацию эмигрантов, — чье решение в меньшей степени было определено обстоятельствами личных перипетий судьбы (казаки и некоторые другие), — связавших себя с власовцами, показывает: размежевание за некоторыми исключениями прошло именно по линии: либералы и почвенники. Для либералов, как и для пламенных ультралевых большевиков, важнее соответствие устроения государства некой универсальной доктрине, для почвенников — сохранение вечного Отечества, даже при «неугодном государстве».

Не будем судить солдат власовской «армии» по отдельности — среди них оказались не только банальные предатели, но несчастные, морально сломленные люди со сложнейшей личной судьбой.

Но сам генерал Власов подлежит суду историческому, ибо взял на себя ответственность за других и предлагал им историческую цель. И приговор ему уже сделан. В истории он останется предателем, помогавшим врагу терзать и убивать Родину-мать. Не менее важно дать ответ поклонникам и адвокатам Власова из русского зарубежья. Они желали победы оккупантам и поражения собственному правительству — точно повторяя подход и мышление В.И. Ленина в 1914. Протоиерей Александр Киселев из Русской Зарубежной Православной церкви, благословлявший этого генерала, в своей апологетической книге «Облик генерала А.А. Власова» не дает какой-либо убедительной аргументации для оправдания предательства. Похоже, священник тоже не отличил государство — политический институт, и Отечество, которому угрожало исчезновение.

Сам Власов в пропагандистских обращениях обосновывал свою измену разочарованием «в большевицкой власти», которая «не оправдала те чаяния, которые с ней связывали…». На это с благоговеннем ссылается Е. Вагин в глумливой статье о Пятидесятилетии победы в мюнхенском журнале «Вече» (№ 55, 1995).

Оба автора, похоже, не осознают, что именно с позиций «белого» патриотизма А. Власов более всего и развенчивает себя сам. Как белый патриот мог иметь «чаяния» в идеях революции, которые, именно в начале и в наибольшей степени, содержали и демонстрировали антихристианские и антирусские цели? Пожалуй, лишь генерал Краснов с его казачьей армией могут вызвать скорбное сострадание их судьбе — быть раздавленными жерновами истории — для них гражданекая война не кончалась…

Столь же абсурдны, сколь морально удручающи рассуждения о лучшем исходе для русских в случае завоевания фашистской Германией. Гитлер имел план Ост — сокращение европейского населения СССР, то есть русских, белорусов и украинцев — славянских народов- на 40 процентов, насильственное перемещение рабской рабочей силы.

Также смешны и рассуждения теоретиков Народно-трудового союза о временности союза с Гитлером и будущей борьбе жалких формирований Власова (танки и пушки откуда возьмутся?) уже против Рейха и его колоссальной военной машины. Даже, если бы СССР, освободив свою собственную территорию, заключил бы сепаратный мир с гитлеровской Германией, то у Германии под полным контролем оставалась еще не только своя достаточная сила, но и совокупная мошь всей поставленной на службу рейха Европы. Чтобы ее сломить до конца потребовались десятки миллионов жизней и четыре года невиданного духовного и предельного физического напряжения.

И, наконец, главное, — нравственная и мировоззренческая сторона вопроса: исторически невозможно оправдать попытки развязать войну гражданскую за спиной войны Отечественной. Ибо против чужеземцев, пришедших превратить нацию в рабов, «сожрать ее пшеницы груды и высосать ее моряи руды», любой народ во все времена сражается только и только за Отечество, какие бы символы ни были на знаменах.