Татьяна Бирюкова - В Москве-матушке при царе-батюшке. Очерки бытовой жизни москвичей

После встречи праздника купечество в тот год не торопилось являться с поздравлениями к своим родным и знакомым. Многие и вовсе отказались от этого обычая, заменив его новым, когда вместо визитов определенные на то деньги расходовались на пожертвования в пользу благотворительных учреждений. От старой традиции оставалась в силе пересылка по почте визитных карточек с поздравлениями. Смена привычек заметно отразилась на карманах швейцаров и домашней прислуги: в праздники Рождества Христова и Нового года они получали чуть ли не второе годовое жалованье.

В старину для всеобщей потехи лишь ленивый не рядился в смешную одежду. Но на Рождество и Новогодье 1900/01 года ряженых значительно поубавилось. Сам святочный сезон уже утрачивал свой задор, когда по Москве ехали-летели на лошадях или шумно бродили по улицам обыватели в умопомрачительных нарядах с песнями, гармошками. Тогда главная Тверская улица представляла огромную театральную вереницу разукрашенных повозок, спешивших в рестораны на Санкт-Петербургском шоссе или, наоборот, возвращавшихся оттуда.

Рестораны и трактиры встречали и провожали своих шумных гостей, подобно огромному конвейеру. Бывало, в питейных заведениях устраивались потасовки и драки. По этой причине туда заранее стекались полицейские чины для наведения порядка и поддержания атмосферы праздничного веселья.

В конце ХIХ века купеческое сословие, любившее разгул, вдруг рядиться отказалось. Поэтому в масках встречались лишь представители молодого поколения купцов да простолюдины. Но таковых в рестораны перестали пускать во избежание скандалов и порчи имущества. Но ряженые не отчаивались и ехали веселиться в дома знакомых семейств и друзей, где запреты на их впуск уже не действовали.

В тот год хороших загородных ресторанов было три-четыре. «Яр», не в пример другим, имел всегда полный аншлаг гостей. Подъезжавшие со стороны Тверской посетители, не найдя себе здесь места, звали: «Поехали в „Стрельну“!» — «Лучше в „Эльдорадо“, к Скалкину», — кричали другие гуляки. «А может, к „Юлю“? Василий Федорович наверняка нас пустит и хорошо угостит!»

Тройки и парочки летели в заданном направлении, но вдруг обнаруживали, что «Юль» был закрыт. «Отпирай, а то двери выбьем!» — кричали приехавшие. Сторожа отвечали, что ресторан работать не будет. «Почему?» — «Потому что хозяин цену на аренду помещений повысил. Приезжайте в другой раз. Василий Федорович по соседству откроет». Тогда ехали к Скалкину в «Эльдорадо», в Петровский парк.

Этот ресторан считался очень приличным, с зимним садом, правда, не таким, как в «Стрельне». Он был богаче обставлен тропическими растениями, с поющими канарейками, которые всеми сезонами жили в этом саду, пели и летали на свободе. При этом же саде имелись чудесно отделанные удобные кабинеты. Среди садовой зелени была устроена обширная сцена, на которой выступили арфистки, цыгане, песенники и шансонетки. Хор считался хорошим. Недурную славу имел и буфет…

В то Новогодье на Тверской улице, в трактире «Отрада», где так уютно проводили празднество обыватели попроще, случился жуткий переполох. Здесь один нетрезвый посетитель в разгар всеобщего веселья вытащил из кармана револьвер и начал расхаживать с ним по комнатам. Н. А. Некрасов в свое время, наверное, про таких говорил: «Дураков не убавим в России, а на умных тоску наведем».

Публика, вместо того чтобы вместе с этим вооруженным господином продолжать еще веселее резвиться, поняла его манипуляции с оружием как угрозы собственным жизням. Крики о помощи и вопли ужаса из открытых дверей обратили к заведению внимание дежуривших на Тверской полицейских…

В полицейском участке задержанный назвался крестьянином Шадриным. На вопрос, зачем он приобрел револьвер, Шадрин заявил, что купил оружие «для забавы», но разрешение на его хранение не представил. Опасный потешный предмет у шутника отобрали.

В канун 1903 года в казначейство Московского городского управления от банкиров братьев Джамгаровых поступило 5 тыс. рублей для образования капитала имени И. И. Джамгарова. Капитал должен оставаться неприкосновенным, а проценты с него — поступать городским попечительствам о бедных по усмотрению городского головы.

Тогда же по инициативе рабочего Н. Т. Красивского в доме Шерупенкова, на углу Тверской и Лесной улиц, в декабре 1902 — начале 1903 года были устроены детский праздник и елка для детей рабочих табачного и парфюмерного производств. Ребят развлекали оркестр, составленный из учеников Московской консерватории под управлением Н. М. Салищева, гармонисты, фокусники, клоуны, др. Исполнителями выступали рабочие фабрик. Сами дети читали басни в лицах, пели под оркестр «Славься» и гимн «Боже, царя храни».

На елке было 500 маленьких москвичей разных возрастов и 250 родителей. Фабриканты Ралле, Сиу, Брокар, Остроумов, Чепелевецкий, Бодло, Леви, Ченцова, Габай и Дукат были очень довольны рабочей инициативой.

По отчетам, напечатанным в прессе, «от фабрикантов Габай, Дукат, Ралле и некоторых других на устройство праздника поступило 169 рублей 27 копеек». Кроме того, фабрикой Габай было прислано 20 фунтов конфет. «Многие родители устроились с детьми за чайными столиками. Детям на елке были розданы гостинцы».

Тогда же из газет московские обыватели узнали, что с Новогодья 1903 года путешествующие москвичи могли себя комфортно чувствовать при поездках в молодую столицу страны. В Северной Пальмире 1 января открывалось новое благотворительное Общество взаимопомощи уроженцев Московской губернии, находящихся в Санкт-Петербурге. По уставу, общество в своей работе оказывало «необходимую материальную и нравственную поддержку всем москвичам».

В начале года, как всегда зимой, наши горожане были свидетелями не только снегопадов, гололедицы, холодов, но и некоторых других каверз природы. В некоторых районах Москвы были отмечены просто удивительные вещи. О них поначалу много говорили и судачили, потом через журналистов узнавал весь город.

Чем же были озадачены обыватели? А вот, к примеру, чем.

В январе на Кузнецком мосту около дома Тверского подворья почти все проходившие мимо магазина токарных изделий господина Шольца получали какие-то непонятные импульсы: их начинало трясти. Кого сильнее, кого слабее. Никто не мог понять, отчего их этак «знобило».

Когда дело стало принимать массовый характер, в городскую управу пошли серьезные жалобы. Пешеходы просили разобраться, что за сотрясения испытывают их тела на вполне определенных местностях Москвы. Они в своих обращениях не называли чудеса нынешним словом «полтергейст», но подозревали что-то экзотическое, таинственное, нечистое.