А Мещеряков - Герои, творцы и хранители японской старины

Основная часть песен «Манъёсю» написана во время прогулок, путешествий, службы в удаленных от родного дома местах. В условиях недостаточно разработанных средств лирического самовыражения топоним становится одним из основных способов, актуализирующих лирическую информацию. Места, где побывал поэт и которые он воспел или же просто упомянул, становятся вехами его жизненного пути и судьбы. В плаче Хитомаро о царевне Асука поется:

География переплетается с любовью и становится ее необходимым атрибутом:

Путешественнику вовсе не свойственно сетовать на трудности пути. Преодоление расстояния служит для поэта лишь поводом и одновременно условием для выражения своих чувств. Неизвестный нам автор после благополучно пережитого им шторма пишет:

И хотя китайская литература, оказавшая на японскую многостороннее влияние, предоставила, казалось бы, японцам множество сюжетов для стихотворческого осмысления, лишь один мотив прочно и органично вошел в генофонд японской поэзии. Мы имеем в виду цикл песен о Танабата, воспевающих несчастную любовь Волопаса и Ткачихи (Вега и Альтаир), которые разлучены Небесной Рекой (Млечный Путь) и могут встречаться только раз в году — 7-го дня 7-й луны. В «Манъёсю» около двухсот песен посвящено этой легенде:

Любовная тоска, не опосредованная пространством, вызывает удивление:

Пространственно-материальная метафора дороги универсальна. И смерть любимой — вечная разлука — также описывается Якамоти с ее помощью:

В стихах Якамоти представлен мотив разлуки с прекрасным и радостным миром. Но одиночество познается поэтом через разлуку — оно еще не стало естественным состоянием, до которого события внешнего мира не могут дотянуться:

В «Манъёсю» уже вполне различимо проглядывает ощущение жизни не столько как встречи, сколько как прощания. И мотив разлуки расстоянием начинает органично переходить в мотив непрочности мира: если жизнь есть движение, расставания с миром не избежать:

Впоследствии острое осознание быстротечности бытия станет одним из основных мотивов японской поэзии. Обычно это объясняют влиянием буддизма. Однако, как нам представляется, никакие иноземные идеи, не имеющие основания в национальных устоях мировосприятия, не могут быть усвоены. Лишь там, где буддийские идеи получили соответствие с местными традиционными представлениями, это влияние оказывалось по-настоящему прочным.

Якамоти за свою жизнь тоже пришлось немало путешествовать. В 746 г. он был назначен управителем провинции Эттю (совр. преф. Тояма):

Вспомним, что в эпоху становления государственности периферия территории, подвластной японским правителям, представлялась областью, населенной чудовищами и зверями. Подобные характеристики периферийного пространства перестали быть актуальными во времена «Манъёсю» — они уступают место сетованиям на удаленность от центра государства — самого правителя, его двора, столицы — и пространство прочно ассоциируется с печалью.

Покорность, с которой Якамоти воспринял повеление государя, не должна вызывать у читателя удивления. Устойчивое представление о поэте-вольнодумце, чьим идеалом является неограниченная свобода, сформировалось в европейской традиции лишь в эпоху романтизма. Для поэтов «Манъёсю» этот идеал был не просто чужд — его вообще не существовало. Самоуничижительные строки Хитомаро были абсолютно искренни и естественны:

Климат провинции Эттю считался суровым. Не привыкший к снежной и холодной зиме, Якамоти занемог, и печальные мысли овладели им.

Последующие стихи Якамоти представляют собой некое подобие лирического дневника, во времена Хитомаро еще невозможного. По нему мы можем довольно подробно судить о том, как менялись настроения поэта — за два с небольшим месяца он написал тридцать два стихотворения. А возможно, и больше антология есть антология, даже если ее большую часть и составил сам Якамоти (и сделал он это, вероятно, по просьбе Татибана Мороэ как раз во время службы своей в Эттю). В начале болезни поэт слагает стихи, где преобладают горечь и отчаяние:

Вспоминая близких ему людей, Якамоти не забывает и о традиционных увеселениях аристократов на природе, без чего жизнь кажется ему пустой и ненужной: