Виктор Гюго - Девяносто третий год

-- Словно я знал, что мне придется принимать гостей, -- сказал нищий.

Такие землянки гораздо чаще попадаются в Бретани, чем принято думать, и зовутся на местном диалекте "пещерка". Тем же словом здесь называют тайники, которые устраивают в толще стен.

Все убранство такой пещерки обычно составляют несколько горшков, ложе из соломы или из промытых и высушенных на солнце морских водорослей, дерюга вместо одеяла, два-три светильника, наполненных животным жиром, и десяток сухих стебельков в замену спичек.

Согнувшись, почти на четвереньках, вползли они в пещерку, перерезанную толстыми корнями дуба на крохотные каморки, и уселись на кучу сухих водорослей, заменявших кровать. Меж двух корней, образующих узкий вход, в пещерку проникал слабый свет. Спускалась ночь, но человеческий глаз приспособляется к любому освещению и в конце концов даже в полном мраке сумеет отыскать светлую точку. Лунный луч бледным пятном лежал у входа. В углу виднелся кувшин с водой, лепешка из гречневой муки и кучка каштанов.

-- Давайте поужинаем, -- предложил нищий.

Они поделили каштаны, маркиз вынул из кармана матросскую галету, они откусывали от одного куска и пили по очереди из одного кувшина.

Завязался разговор.

Маркиз начал первым.

-- Следовательно, -- спросил он, -- случаются ли какие-нибудь события, или вовсе ничего не случается, вам все равно?

-- Пожалуй, что и так. Вы -- господа, вы другое дело. Это уж ваша забота.

-- Но ведь то, что сейчас происходит...

-- Происходит -- наверху.

И нищий добавил:

-- А многое происходит еще выше: вот солнце, к примеру, подымается, или месяц на убыль идет, или полнолунье наступит, вот это мне не все равно.

Он отхлебнул глоток из кувшина и произнес:

-- Хороша вода, свежая.

И добавил:

-- А вам она по вкусу ли, ваша светлость?

-- Как вас зовут? -- спросил маркиз.

-- Зовут меня Тельмарш, а кличут "Нищеброд".

-- Слыхал такое слово. В здешних местах так говорят.

-- Нищеброд -- значит нищий. И еще одно прозвище у меня есть -"Старик".

Он продолжал:

-- Вот уже сорок лет как меня "Стариком" величают.

-- Сорок лет! да вы тогда были еще совсем молодым человеком.

-- Никогда я молодым не был. Вот вы, маркиз, всегда были молоды. У вас и сейчас ноги, как у двадцатилетнего, смотрите, как легко вы на дюну взобрались; а я еле двигаюсь, пройду четверть лье, и конец, из сил выбился. А ведь мы с вами однолетки; ну да у богатых против нас есть одно преимущество -- каждый день едят. А еда человека сохраняет.

Помолчав немного, нищий снова заговорил:

-- Бедняки, богачи -- страшное дело. Отсюда все беды и идут. По крайней мере так на мой взгляд выходит. Бедные хотят стать богатыми, а богачи не хотят стать бедными. В этом-то весь корень зла, по моему разумению. Только мое дело сторона. События они и есть события. По мне что кредитор, что должник -- все едино. Знаю только, что раз есть долги, их надо платить. Вот и все. Было бы лучше, если бы короля не убивали, а почему -- сказать не могу. Мне на это возражают: "В прежние времена господа ни за что ни про что людей на сук вздергивали". Что и говорить, я своими глазами видел, как один бедняга подстрелил в недобрый час королевскую косулю, за что его и повесили, а у него осталась жена и семеро ребятишек. Так что тут надвое можно сказать.

Он помолчал и снова заговорил:

-- Поверьте, никак я в толк не возьму. Одни приходят, другие уходят, события разные случаются, а я вот сижу на отшибе да гляжу на звезды.

Тельмарш погрузился в глубокое раздумье, потом произнес:

-- Я, видите ли, немножко костоправ, немножко лекарь, в травах разбираюсь, знаю, какая на пользу человеку идет, а здешние жители заметят, что я гляжу на что-нибудь задумавшись, ну и говорят, будто я колдун. Я просто размышляю, а они считают, что мне невесть что открыто.

-- Вы местный житель? -- спросил маркиз.

-- Всю жизнь здесь прожил.

-- А меня вы знаете?

-- Как же не знать. В последний раз я вас видел два года тому назад, в последний ваш приезд. А отсюда вы в Англию отправились. А вот сейчас заметил какого-то человека на вершине дюны. Смотрю, человек высокого роста. А высокие здесь в диковину; в Бретани народ все мелкий, низкорослый. Пригляделся получше, прочел объявление и подумал: "Гляди-ка ты!" А когда вы спустились, тут уж луна взошла, я вас сразу же и признал.

-- Однако я вас не знаю.

-- Вы меня видели и не видели.

И Тельмарш-Нищеброд пояснил:

-- Я-то вас видел. Прохожий и нищий по-разному друг на друга глядят.

-- Стало быть, я вас и раньше встречал?

-- Частенько, ведь я здешний, значит как бы ваш нищий. Я просил милостыню на той дороге, что ведет к вашему замку. При случае вы мне тоже подавали; но тот, кто милостыню подает, не смотрит, а тот, кто получает, все заметит, все оглядит. Нищий, говорят, тот же соглядатай. Хоть мне подчас и горько приходится, однако я стараюсь, чтобы мое соглядатайство во зло никому не пошло. Я протягивал руку, вы только мою руку и видели; бросите проходя монету, а она мне как раз утром нужна, чтобы дотянуть до вечера и не умереть с голоду. Иной раз круглые сутки маковой росинки во рту не бывает. А когда есть грош -- значит еще жив. Выходит, я вам обязан жизнью, а теперь только заплатил долг.

-- Совершенно верно, вы меня спасли.

-- Да, я вас спас, ваша светлость.

В голосе Тельмарша прозвучали торжественные ноты.

-- Только при одном условии.

-- Каком условии?

-- При том, что вы явились сюда не ради зла.

-- Я явился сюда ради добра, -- ответил маркиз.

-- Ну, пора спать, -- сказал нищий.

Они устроились рядом на ложе из водорослей. Нищий тут же заснул. А маркиз, несмотря на сильную усталость, с минуту еще думал о чем-то, потом взглянул на лежащего с ним рядом в потемках Тельмарша и лег. Спать на нищенском ложе, значит спать прямо на голой земле; воспользовавшись этим обстоятельством, маркиз припал ухом к земле и стал слушать. Оттуда доносился глухой шум -- как известно, звук быстро распространяется под землей; и маркиз различил далекий перезвон колоколов.

Попрежнему били в набат.

Маркиз уснул.

V

Подписано: "Говэн"

Когда он проснулся, уже брезжил свет.

Нищий стоял не в землянке, так как в землянке невозможно было выпрямиться во весь рост, а у порога своей пещерки. Он опирался на палку. На лице его играли солнечные лучи.

-- Ваша светлость, -- начал Тельмарш, -- на колокольне Танис уже пробило четыре часа; ветер переменился, теперь он с суши дует. А кругом тихо, ни звука, стало быть в набат больше не бьют. Все спокойно и на ферме и на мызе "Соломинка". Синие или еще спят, или уже ушли. Теперь опасности нет, разумнее всего нам с вами распрощаться. В этот час я обычно ухожу из дому.

Он указал куда-то вдаль:

-- Вот туда я и пойду.

Затем показал в обратную сторону: