Виктор Гюго - Девяносто третий год

Революция есть по сути дела одна из форм того имманентного явления, которое теснит нас со всех сторон и которое мы зовем Необходимостью.

И перед лицом этого загадочного переплетения благодеяний и мук История настойчиво задает вопрос: Почему?

Потому -- ответит тот, кто ничего не знает, и таков же ответ того, кто знает все.

Наблюдая эти стихийные катастрофы, которые разрушают и обновляют цивилизацию, не следует слишком опрометчиво судить о делах второстепенных. Хулить или превозносить людей за результат их действий -- это все равно, что хулить или превозносить слагаемые за то, что получилась та или иная сумма. То, чему положено свершиться,-- свершится, то, что должно разразиться, -разразится. Но извечно безоблачная синева тверди не страшится таких ураганов. Над революциями, как звездное небо над грозами, сияют Истина и Справедливость.

XII

Таков был этот Конвент, к которому приложима своя особая мера, этот воинский стан человечества, атакуемый всеми темными силами, сторожевой огонь осажденной армии идей, великий бивуак умов, раскинувшийся на краю бездны. Ничто в истории несравнимо с этим собранием людей: оно -- сенат и чернь, конклав и улица, ареопаг и площадь, верховный суд и подсудимый.

Конвент склонялся под ветром, но ветер этот исходил от тысячеустого дыхания народа и был дыханием божьим.

И ныне, после восьмидесяти лет, всякий раз, когда перед человеком, -историк ли он, или философ, -- встанет вдруг образ Конвента, человек этот бросает все и застывает в раздумье. Нельзя взирать рассеянным оком на великое шествие теней.

XIII

Марат за кулисами

На следующий день, после свидания на Павлиньей улице, Марат, как он и объявил накануне Симонне Эврар, отправился в Конвент.

Среди членов Конвента имелся некий маркиз Луи де Монто, страстный приверженец Марата; именно он поднес Собранию десятичные часы, увенчанные бюстом своего кумира.

В ту самую минуту, когда Марат входил в здание Конвента, Шабо подошел к Монто.

-- Эй, бывший, -- начал он.

Монто поднял глаза.

-- Почему ты величаешь меня бывшим?

-- Потому что ты бывший.

-- Я бывший?

-- Да, ты, ты ведь был маркизом.

-- Никогда не был.

-- Рассказывай!

-- Мой отец был простой солдат, а дед был ткачом.

-- Ну, завел шарманку, Монто!

-- Меня вовсе и не зовут Монто.

-- А как же тебя зовут?

-- Меня зовут Марибон.

-- Хотя бы и Марибон, -- сказал Шабо, -- мне-то что за дело?

И прошипел сквозь зубы:

-- Куда только все маркизы подевались?

Марат остановился в левом коридоре и молча смотрел на Монто и Шабо.

Всякий раз, когда Марат появлялся в Конвенте, по залу проходил шопот, но шопот отдаленный. Вокруг него все молчало. Марат даже не замечал этого. Он презирал "квакуш из болота".

Скамьи, стоявшие внизу, скрадывал полумрак, и сидевшие там в ряд Компе из Уазы, Прюнель, Виллар, епископ, впоследствии ставший членом Французской академии, Бутру, Пти, Плэшар, Боне, Тибодо, Вальдрюш бесцеремонно показывали на Марата пальцем.

-- Смотрите-ка -- Марат!

-- Разве он не болен?

-- Как видно, болен, -- явился в халате.

-- Как так в халате?

-- Да в халате же, говорю.

-- Слишком уж много себе разрешает.

-- Смеет в таком виде являться в Конвент!

-- Что ж удивительного, ведь приходил он сюда в лавровом венке, почему бы не прийти в халате?

-- Медный лоб, да и зубы словно покрыты окисью меди.

-- А халат-то, глядите, новый.

-- Из какой материи?

-- Из репса.

-- В полоску.

-- Посмотрите лучше, какие отвороты!

-- Из меха.

-- Тигрового?

-- Нет, горностаевого.

-- Ну, горностай-то поддельный.

-- Да на нем чулки!

-- Странно, как это он в чулках!

-- И туфли с пряжками.

-- Серебряными.

-- Ого, что-то скажут на это деревянные сабо нашего Камбуласа!

На других скамьях делали вид, что вообще не замечают Марата. Говорили о посторонних предметах. Сантона подошел к Дюссо.

-- Дюссо, вы знаете?

-- Кого знаю?

-- Бывшего графа де Бриенн.

-- Которого посадили в тюрьму Форс вместе с бывшим герцогом Вильруа?

-- Да.

-- Обоих знавал в свое время. А что?

-- Они до того перетрусили, что за версту раскланивались, завидя красный колпак тюремного надзирателя, а как-то даже отказались играть в пикет, потому что им подали карты с королями и дамами.

-- Ну и что?

-- Вчера гильотинировали.

-- Обоих?

-- Обоих.

-- А как они держались в тюрьме?

-- Как трусы.

-- А на эшафоте?

-- Как храбрецы.

И Дюссо добавил:

-- Да, умирать, видно, легче, чем жить.

Барер между тем зачитывал донесение, касающееся положения дел в Вандее. Девятьсот человек выступили из Морбигана, имея полевые орудия, и отправились на выручку Нанта. Редон под угрозой сдачи -- крестьяне наседают. Пэмбеф атакован. Перед Мендрэном крейсировала эскадра, чтобы помешать высадке. Весь левый берег Луары от Энгранда до Мора ощетинился роялистскими батареями. Три тысячи крестьян овладели Порником. Они кричали: "Да здравствуют англичане!" Письмо Сантерра, адресованное Конвенту, которое оглашал Барер, кончалось словами: "Семь тысяч крестьян атаковали Ванн. Мы отбросили их и захватили четыре пушки..."

-- А сколько пленных? -- прервал Барера чей-то голос.

Барер продолжал:

-- Тут имеется приписка: "Пленных нет, так как пленных мы теперь не берем". ["Монитер", т. XIX, стр. 81.]

Марат сидел не шевелясь и, казалось, ничего не слышал, -- он весь был поглощен суровыми заботами.

Он вертел в пальцах бумажку, и тот, кто развернул бы ее, прочел бы несколько строк, написанных почерком Моморо и, очевидно, служивших ответом на какой-то вопрос Марата.

"Мы бессильны против всемогущества уполномоченных комиссаров, особенно против уполномоченных Комитета общественного спасения. И хотя Женисье заявил на заседании 6 мая: "Любой комиссар стал сильнее короля", -- ничего не переменилось. Они карают и милуют. Массад в Анжере, Трюллар в Сент-Амане, Нион при генерале Марсе, Паррен при Сабльской армии, Мильер при Ниорской армии, -- все они поистине всемогущи. Клуб якобинцев дошел до того, что назначил Паррена бригадным генералом. Обстоятельства оправдывают все. Делегат Комитета общественного спасения держит в руках любого генерал-аншефа".

Марат попрежнему теребил бумажку, затем сунул ее в карман и не спеша подошел к Монто и Шабо, которые продолжали разговаривать, ничего не замечая вокруг.

-- Как там тебя, Марибон или Монто, -- говорил Шабо, -- знай, я только что был в Комитете общественного спасения.

-- Ну и что ж там делается?

-- Поручили одному попу следить за дворянином.

-- А!

-- За дворянином вроде тебя.

-- Я не дворянин, -- возразил Монто.

-- Священнику...

-- Вроде тебя.

-- Я не священник, -- воскликнул Шабо.

И оба расхохотались.

-- А ну-ка расскажи подробнее.