Николай Карамзин - Полный курс русской истории Николая Карамзина в одной книге

Не радовали и отношения с братьями. После смерти матери в 1484 году они стали подозревать в Иване опасность для себя и своих детей. Иван же подозревал братьев в готовности перейти на сторону Казимира. Так что боялись за будущее Андрей и Борис не зря.

Первым от гнева пострадал Андрей. До него дошли слухи, что великий князь собирается бросить его в темницу. Желая объясниться, он пришел к Ивану. Тот сделал удивленное лицо, но стал якобы разыскивать клеветников на брата, одному из них, Татищеву, отрезал язык, и вроде на этом дело замялось.

Спустя недолгое время Андрей, находясь в походе, не смог выслать вспомогательной дружины. Это уязвило Ивана, но вида он не показал. Зато уже после возвращения в Москву вдруг приказал заковать брата в цепи и бросить в тюрьму. Андрей был обвинен в самом тяжком грехе – в измене.

Второй брат с ужасом ожидал своей судьбы, но Иван позвал его и милостиво проводил. Андрей так и умер в темнице, но и Борис пережил его не надолго.

Соперников из родни у великого князя больше не осталось.

В 1494 году Ивану не удалось решить полностью проблему литовских границ (он желал получить их таковыми, как во времена Ольгерда), зато удалось выдать дочь Елену за великого литовского князя Александра. Этим на какое-то время создавалась иллюзия мира. Оба князя заключили между собой союзный договор. Через дочь Иван надеялся влиять на политику зятя, то есть изъять спорные земли и сделать князя своим подручником. Но желаемого результата не достиг. И литовский князь не стал ручным, и прежние союзники против Литвы обиделись. Союзник Ивана Менгли-Гирей имел с Литвой старые счеты, он ходил ее воевать за дружбу Казимира с Ахметом. Продолжал он походы и при новом князе Александре.

Когда хан пошел на мужа Елены, тот попросил у тестя помощи, но не получил, разве что тот вступил в переговоры с ханом и другим союзником против Литвы, Молдавским господарем, чтобы они не трогали границ Александра и главное – чтобы не впутывали в эти распри самого Ивана. Тут уж озадачены были все – и хан с господарем, и Александр. Иван же лавировал между ними, мучительно объясняясь по поводу нейтралитета. В конце концов Александр вынужден был сказать князю грубо, что прежде считал, что союзные отношения имеют несколько иной вид. Хан промолчал, но урок учел.

Иногда Иван поступал, кажется, и вовсе против разума, сообразуясь только с личной ненавистью. Он ненавидел немцев. Понятно, он ведь с ними воевал. Но Новгород, который теперь был весь в его власти, с немцами торговал. У Новгорода могли иметься свои претензии к немцам, но касалось это военных орденов, а не мирных купцов. Иван же разницы между немцем-рыцарем и немцем-купцом не делал. Он даже не вник, что вся торговля ганзейского города Новгорода держится на договоренности с другими ганзейскими городами. Так что, исходя из собственных глупостей, за обиду какого-то русского в Ревеле, он потребовал в 1493 году выдачи ему всего Ревельского магистрата. Разумеется, ему отказали. Тогда Иван «велел схватить Ганзейских купцев в Новегороде: их было там 49 человек, из Любека, Гамбурга, Грейфсвальда, Люнебурга, Мюнстера, Дортмунда, Билефельда, Унны, Дуизбурга, Эймбека, Дудерштата, Ревеля и Дерпта. Запечатали Немецкие гостиные дворы, лавки и божницу; отняли и послали в Москву все товары, ценою на миллион гульденов; заключили несчастных в тяжкие оковы и в душные темницы. Весть о сем бедственном случае произвела тревогу во всей Германии».

Новгородцы теперь своей судьбой не распоряжались, они не знали, как и оправдаться перед Ганзой: «Новогородская контора сего достопамятного купеческого союза издавна считалась материю других: удар столь жестокий произвел всеобщее замешательство в делах оного. Послы Великого Магистра, семидесяти городов Немецких и зятя Иоаннова, Александра, приехали в Москву ходатайствовать за Ганзу и требовать освобождения купцев, предлагая с обеих сторон выслать судей на остров реки Наровы для разбора всех неудовольствий. Миновало более года: заключенные томились в темницах. Наконец Государь умилостивился и велел отпустить их: некоторые умерли в оковах, другие потонули в море на пути из Ревеля в Любек; немногие возвратились в отечество, и все лишились имения: ибо им не отдали товаров. Сим пресеклась торговля Ганзейская в Новегороде, быв для него источником богатства и самого гражданского просвещения в то время, когда Россия, омраченная густыми тенями варварства Могольского, сим одним путем сообщалась с Европою».

Исправить содеянного Иван не смог. И он собственными руками уничтожил благосостояние Новгорода, бывшего для русских князей отличной дойной коровой. Казна похудела. А Новгород этого не пережил.

Столь же бездарной была и война, которую Иван затеял с датским союзником против Швеции. Выборга он так и не взял, разве что прошелся отрядами по территории шведов, как всегда, убивая, пожигая и грабя.

Второй поход на финские земли был удачнее, жители Лименги выразили желание перейти в московское подданство, но в процессе войны навсегда был утрачен Иван-Город. Его отбил шведский полководец. Но шведы и не надеялись удержать эту территорию и предложили ее ливонскому ордену. Немцы подумали и отказались: им не хотелось лишних опасностей.

Но самое занятное, что в 1496 году бывший союзник король Дании стал королем Швеции. Так что Карамзин, доверяя известию, что между правителями была приязнь, в то же время был не уверен, получила ли Москва хоть что-то из финских территорий.

Усложнилось положение и с передачей власти. Уже ясно стало, что она будет передаваться от отца к сыну. Но наследник, которого Иван готовил на стол, умер. У Ивана к тому времени было еще двое детей: Елена и Василий, и внук Дмитрий, сын Ивана Молодого.

Многие не желали видеть в Василии наследника, поскольку при русском дворе его мать Софью не любили и считали, что стол должен перейти Дмитрию, пусть и малолетнему. Их противники возражали: разве можно передать власть помимо сына, ко всему прочему – по матери – еще и царского рода.

Иван должен был сделать выбор, кому достанется власть после его смерти. В 1498 году Василию тайно нашептали, что отец собирается пронести власть мимо него. И даже назвали имя претендента. Вокруг Василия составился заговор, чтобы Дмитрия убить, то есть закрыть вопрос.

Но о заговоре стало известно, и Иван обошелся с сыном просто: посадил под стражу. Подозревая в заговоре Софью, Иван отстранился от нее. А пойманных заговорщиков казнили мучительной смертью.

После такого события выбор Ивана был прост: он объявил о провозглашении Дмитрия наследником и для пущей неоспоримости велел венчать его на царство при своей еще жизни. Обряд выглядел так: «В назначенный день Государь, провождаемый всем Двором, Боярами и чиновниками, ввел юного, пятнадцатилетнего Димитрия в Соборную церковь Успения, где Митрополит с пятью Епископами, многими Архимандритами, Игуменами, пел молебен Богоматери и Чудотворцу Петру. Среди церкви возвышался амвон с тремя седалищами: для Государя, Димитрия и Митрополита. Близ сего места лежали на столе венец и бармы Мономаховы. После молебна Иоанн и Митрополит сели: Димитрий стоял пред ними на вышней степени амвона.