М. Дитерихс - Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале. Часть II

Но напряжение, которое Государыня выдерживала в периоды болезни Сына в служении Ему, страшно отражалось на Ее собственном здоровье. После выздоровления Алексея Николаевича Государыня подвергалась сильнейшему упадку сил, приковывавшему Ее на значительные промежутки времени к кушетке. Она начала быстро стареть; развились сильнейшие сердечные припадки и, так как с каждой новой болезнью Сына Она снова силой воли обрекала себя на полное служение Ему, то в конце концов жизнь Ее сложилась так: когда Сын был болен, Она исполнялась громадной энергией, неутомимостью, почти не знавшей границ, исполняла при больном и днем и ночью все обязанности матери, сиделки, прислуги, почти не покидала Его комнаты, сохраняя полное спокойствие и заставляя себя улыбаться Сыну, дабы не показать ни Ему, ни окружающим своего страшного утомления, и поддерживала во всех других бодрость духа и силу веры в спасение больного. В комнату больного Ей приносили есть; Она сидела у Его изголовья и в промежутки облегчения болезненного состояния Сына занималась каким-либо рукоделием или читала Сыну Его книги и книги Священного писания. Если Ей случалось почему-либо в эти дни выходить на несколько минут из Его комнаты, то по Ее наружному виду встречавшие Ее приближенные никогда не смогли бы заключить, что Она уже несколько ночей не спала, почти не питалась и несла в себе невероятную муку страданий за любимого больного Сына. Только Ее чудные, выразительные глаза горели внутренним, неземным огнем, и чудилось в них, что видят они что-то светлое, ясное, что недоступно взору остальных людей; в них горела вера в чудо … В течение дня Муж, вынужденный пересиливать Отцовские чувства и отдавать свое время и внимание служению государству, имел возможность заходить к больному лишь на короткие минуты. Зная, как тяжело Ему работать с постоянной тревогой и ежеминутным ожиданием катастрофы, Государыня находила в себе достаточно силы, чтобы поддерживать Его и укреплять в высоком служении в течение тех коротких мгновений, когда Они встречались у постели больного Сына. Она считала это своим священным долгом как Жены горячо и беспредельно любимого Мужа, как страдающей Матери страдающего Отца и как Богом соединенной подруги носителя Верховной власти Российского государства. Нежностью и лаской окружала Она Его в минуты Его коротких посещений Сына и научила тому же всех Детей, дабы поддержать Его дух и укрепить в служении государственному делу, постепенно все усложнявшемуся внутренней борьбой с влияниями, направленными со всех сторон против Богом врученной Ему Самодержавной власти.

Когда, наконец, Наследнику становилось лучше и опасность проходила, по мере возрастания сил у Сына силы Матери начинали быстро падать, и в первое время после выздоровления Алексея Николаевича Государыня впадала в совершенно болезненное состояние. Начиналось с сильных сердечных припадков, временами принимавших острую форму. В эти дни Она не была в состоянии пробыть на ногах и пяти минут и должна была или оставаться в постели, или лежать у себя на кушетке. С течением времени болезнь сердца приняла постоянный характер, и дни, в которые Она могла считаться вполне здоровой, стали все реже и реже. Только необычайной силой воли и громадным сознанием долга перед другими Она подымала Себя и отдавалась благотворительной деятельности, которая особенно увеличилась с началом великой войны в 1914 году. Составляя с Мужем, по силе религиозности, единое тело и единую душу и восприяв всеми фибрами души и разума вместе с Царем величественность и святость русской идеи о государственности, Она совершенно логично не могла относиться индифферентно к вопросу ограждения целости и неприкосновенности русской Верховной власти и всею силою своего ума и воли поддерживала Мужа в этой великой, исторической борьбе. Будущая Великая Россия, восстановленная в исторических нравственно-религиозных путях Древней и Московской Руси, воздаст должное Императрице Александре Федоровне за Ее верное и Христовое служение своему Мужу и России в тяжелой драме государственной жизни русского народа последних лет. Но современники этой драмы, по слепоте увлечения своими личными эгоистическими стремлениями к власти и «по зависти диаволи», не в состоянии понять чистоты и религиозной законности побуждений, руководивших Ею в борьбе с обстоятельствами времени. Ее обвиняли в личном честолюбии, в жажде власти, в увлечении личными симпатиями и антипатиями, в истеричном ханжестве, в ненависти к русскому народу, ко всему русскому и в преклонении перед Вильгельмом и перед всем немецким.

Ни у Государя, ни у Государыни в натуре совершенно не было личного честолюбия или личной жажды власти, особенно в последние годы царствования. Их личные желания сводились к жажде покоя в кругу своей Семьи, в своем очаге, в среде русского народа, но не столичного общества, а в среде простого, русского, крестьянского и христианского народа. Поставленные же Богом для Верховного служения своему русскому народу, для служения на благо ему, как умели и понимали, всеми силами своего разума и сердца, Они считали своей священной обязанностью отказываться от личных начал, от личных желаний и отдаваться всецело своему высокому государственному призванию. То, что другими людьми принималось в Государыне как будто бы за проявление Ее личных симпатий и антипатий, то в Ее натуре, в Ее мировоззрении вытекало совершенно из иных побуждающих импульсов; Государыня никогда не ставила себя в положение «гражданского» советника своего Мужа в общественном понятии этого слова или мирского государственного деятеля, влияющего на то или другое назначение лица по качествам и степени его государственных способностей. Государыня всеми силами своей глубокой религиозной и нравственной натуры поддерживала в Государе и старалась укрепить в народе «всея земли» духовность той высокой Божественной идеологии русского народа, которая исторически сложилась в понятии «Помазанничества» русского Царя. Она была вся проникнута убежденной верой в истинность и святость Помазанничества Царя на русское Царство от Бога. Не только покушение, но малейшее сомнение в святости носившегося Ее Мужем, Ее Государем Помазанничества от Бога представлялось Ей не простым земным преступлением, не только государственным грехом, но кошунством против святыни веры, веры своей, веры народа «всея земли». Это не могло быть ни в коем случае результатом какой-либо истеричной религиозности, каковую хотели в Ней видеть злые люди и каковой в действительности не было, или результатом больного, экзальтированного восприятия веры, преданий Церкви. Это являлось следствием сознательного, глубокого и убежденного исповедования веры в Бога. Вспомните тот ужас и раскаяние Царя Давида, когда он отрезал у Саула край одежды и тотчас же сознал, что даже в этом деянии он покусился на Помазанника Господня. Это место в Библии Государыни было несколько раз отчеркнуто и подчеркнуто; видимо, сущность и глубина чистой веры в Помазанничество Господне, выраженные так просто и ярко в этом месте Библии, всецело впитались в мировоззрение и веру Государыни. Поэтому, например, в известном случае с внезапной отставкой генерала Джунковского, решившегося доложить Государю о безобразном поведении где-то в ресторане Распутина, дискредитировавшего своими пьяными словами Державного Вождя Государства, могли иметь значение не будто бы существовавшие симпатии Государыни к Распутину и антипатии к Джунковскому, как гнусно объяснялось это «общественным мнением», а то, что, по вере и мировоззрению Государыни, не мог быть близким к «Помазаннику Божьему» тот государственный деятель, который сам, хотя бы только в сердце, допускал мысль, что Помазанничество Господне может быть умалено прикосновением чьих бы то ни было грязных рук. Можно не соглашаться с формами правления, со способами проведения тех или других мероприятий, можно судить о человеческих ошибках и слабостях, но нельзя не преклониться перед величественностью, полнотой и чистотой идеи Государыни о Помазанничестве русского Царя, воспринятой Ею из всей сущности исторической идеологии о Верховной власти народа «всея земли».