В. Королюк - Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв.

В таком случае есть только две возможности согласовать данные летописи и показания Гильдесгеймских анналов. Во-первых, можно предположить, что в 992 г. действительно существовала угроза польско-русской войны, причем угроза эта в определенной мере была связана с происходившим тогда польско-чешским конфликтом и возможными попытками чешского князя опереться на помощь Киевской Руси.

В связи с этим обращают на себя внимание сведения Никоновской летописи, сообщающей под 992 г. о переговорах между русским, польским и чешским князьями: “Того же лета гариидоша послы к Володимеру от Болеслайа Лятского” и далее: “того же лета прии-доша послы от Андриха Чежского с любовью к Владимиру в Киев”87.

А. В. Флоровский 88 считает возможным признать достоверными эти сообщения Никоновской летописи. Однако при нынешнем состоянии исследованности этого позднего летописного свода осторожнее было бы говорить лишь об известной вероятности этих его сведений, хотя не меньше шансов могло бы иметь и другое мнение, считающееся с указанными записями в Никоновской летописи лишь как с результатом собственных комбинаций позднего летописца, основанных на летописных статьях 992 и 996 гг. в “Повести временных лет”. На это в частности указывает и имя чешского князя “Андрих”, употребленное летописцем.

Поэтому, может быть, правильнее было бы отказаться пока от привлечения текста Никоновской летописи под 992 г., как и от ее сообщения о новом походе Владимира на хорватов под 995 г., и избрать вторую возможность согласования данных русской летописи и Гильдесгейм-ских анналов. На возможность эту указывалось уже как в польской, так и в немецкой литературе89

Дело в том, что ссылка Болеслава Храброго на угрозу “большой войны с русскими” понадобилась ему, согласно показаниям самого же немецкого источника, для того, чтобы оправдать свою неявку на помощь императору Оттону III под Бранибор. Иными словами: все разговоры об угрозе польско-русской войны, да еще к тому же “большой”, как подчеркивается в анналах, скорее всего следует расценить как дипломатический маневр, уловку польского князя.

Как в первом, так и во втором варианте решения вопроса о походе Владимира на хорватов в 992 г., следовательно, возможность возникновения действительного польско-русского вооруженного конфликта исключается.

В заключение остается сказать несколько слов по поводу летописного сообщения 996 г., которое А. А. Шахматов включил в состав Древнейшего свода90. Оно присутствует и в Новгородской Первой летописи91.

Л. В. Черепнин92, по-видимому, вполне основательно 93 предположил, что летописная статья 996 г. могла явиться концовкой для того первоначального летописного повествования, которое возникло в Киеве в самом конце X или начале XI столетия94 и которое ставило своей целью прославление Владимира Святославича как объединителя Руси, крестившего ее. Но все же в летописной статье 996 г. обнаруживается одно немаловажное явление, пройти мимо которого не представляется возможным. Речь идет об имени “Андрих Чешьскый”, употребленном здесь летописцем. Очевидно, имелся при этом в виду чешский князь Ольдржих. Более близко к чешскому звучанию дается, очевидно, написание имени чешского князя в Новгородской Первой летописи: “Анд-рехл”95.

Вопрос заключается в том, каким образом имя Анд-риха оказалось употребленным летописцем под 996 г. вместо имени действительно правившего тогда Болеслава II Чешского.

В летописной статье 996 г. есть и еще одно явление, привлекшее к себе внимание в историографии. Статья датирована 996 г., в то время как начало правления Стефана Венгерского падает на 997 г. Именно поэтому польский историк А. Грабский предложил датировать эту статью 1004—1012 гг.96

Думается, однако, что такую ошибку в один год нет нужды объяснять сколько-нибудь сложным образом. Сдвиг на один год, как указывалось уже, нередкое явление в наших летописях, тем более, что и сама дата — 996 г. — была внесена в текст первоначального летописного повествования позже его составления. В данном случае поражает скорее относительная точность датировки. Гораздо более сложным явлением было, конечно, появление в тексте имени Андриха.

Ольдржих Чешский правил в период 1012—1033 гг. Из этого обстоятельства чехословацкий исследователь Л. Гавлик сделал вывод, что известие 996 г. подвергалось изменению в летописи приблизительно между 1018 и 1034 гг.97 Такое предположение, считающееся с возможностью более поздней обработки первоначального текста летописи под 996 г., кажется вполне обоснованным. Само собой разумеется, что новая редакция летописной статьи 996 г. (или 997 г.) могла появиться либо в правление самого Ольдржиха, либо после его смерти. По-видимому, возникновение летописной статьи 996 (997) г. в ее нынешнем виде можно представить себе следующим образом.

В древнейшей первоначальной редакции вместо имени Андриха или Андрехла стояло имя Болеслава II Чешского.

Появление имени Андриха следует, видимо, ставить в связь с имевшим место, по всей вероятности, в 20— 30-х годах XI в. русско-чешским военным и политическим сотрудничеством, о котором нам в точности, к сожалению, ничего не известно.

Возможно также, что на появление имени Андриха повлияло и еще одно обстоятельство, а именно: присутствие в одном и том же сообщении 996 (997) г. сразу имен двух Болеславов, что не могло не вызвать подозрений со стороны не слишком искушенного редактора, поспешившего по своему разумению исправить текст. Так, очевидно, следует объяснять появление этого более позднего имени чешского князя в летописном сообщении 996 (997) г.98

Итак, анализ всех летописных статей, которые, по мнению многих исследователей, отражали факты русско-польских конфликтов в X в., приводит к выводу, что на протяжении всего X столетия — от 907 и вплоть до 1000 г. включительно — ни летопись, ни другие источни-'ки не дают основания предполагать каких-либо военно-политических конфликтов между двумя соседними славянскими странами. Да это и совершенно понятно. До тех пор, пока Пясты прочно не укрепились в Малой Польше, всякие притязания их на восточнославянские земли были практически исключены. В связи с этим столь красноречивым представляется полное умолчание о походах Владимира “к Ляхом” в таком важном памятнике древнерусской литературы второй половины XI в., как “Память и похвала Иакова Мниха и житие князя Владимира”: “Идеже идяше (Володимер.— В. К.) одолеваше: Радимици победи и дань на них положи, Вятичи победи и дань на них положи на обоих, и Ять-вягы взя, и Сребреныя Болгары99 победи, и на Козары шед, победи я и дань на них положи. Умысли же и на Гречкыи град Корсунь... и прия град Корсунь” 100.

Что касается западных походов Владимира, то наиболее правильным решением вопроса является, по всей вероятности, признание их походами на сохранившие еще свою самостоятельность племенные княжения восточнославянских хорватов и дулебов. Киевский князь, в своей западной экспансии тянувшийся к богатым торговым путям, ведущим в Центральную и Западную Европу, неизбежно должен был столкнуться с ними и, уничтожив их независимое существование, воссоединить их в одном могущественном государстве.