В. Королюк - Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв.

Все это говорит о том, что деятельность Рейнберна и Святополка представляла действительно большую угрозу государству, что Владимир, принимая решение о репрессиях против сына и невестки, был чрезвычайно обеспокоен вскрывшимся заговором. Поскольку ни деятельность Болеслава Храброго, ни проримская агитация Рейнберна не могли представлять в рассматриваемое время действительной угрозы Древнерусскому государству, остается предположить, что такой угрозой могли быть действия самого Святополка.

Старший из оставшихся в живых сыновей Владимира60 Святополк правил западными окраинами Киевской Руси61, подобно тому, как Ярослав правил после смерти Вышеслава в Новгороде, а Борис в Ростове62. Если в 1014 г. Ярослав Мудрый отказался платить дань киевскому князю, своему отцу, тем самым как бы заявляя о намерении рассматривать себя как самостоятельного государя 63, то почему нельзя предположить, что в 1012 г. готовился к аналогичному выступлению его старший брат Святополк? То, что управляемые Святополком земли находились на западе Киевской Руси, вблизи от владений его тестя Болеслава Польского, и то, что он, как свидетельствует весь ход более поздних событий 1015—1018 гг., был дружен с печенегами, могло укрепить в Святополке сознание своей силы. Обстоятельства эти говорят как будто в пользу именно такой трактовки целей раскрытого в 1012 г. заговора в великокняжеской семье.

Тенденции к феодальной раздробленности давали себя уже чувствовать в древнерусском обществе. При Владимире снова обособилась соседняя с княжеством Свято-полка Полоцкая земля64. Не было бы, конечно, ничего исключительного в том, если бы, используя тенденции феодальной раздробленности, Святополк, которому было к тому времени более тридцати лет, попытался освободиться от верховной власти великого князя, тем более, что, судя по летописи, он не был любимым сыном Владимира. Борис “любим бо бе отцем своимь паче всех”65. Впрочем, в данном случае на летопись, испытавшую<���влия-ние тенденциозного рассказа об убиении Бориса и Глеба, полагаться едва ли можно.

На выступление против верховной власти отца Свято-полка мог толкнуть новый брак князя Владимира66, который, судя по более поздним немецким источникам, женился в 1012 г. на дочери графа Куно Онингена67. Нет ничего удивительного в том, что скупая на события начала XI в. летопись ничего не сообщает об этом браке68. Гораздо удивительнее молчание всеведущего Тит-мара. Очевидно, новый брак Владимира Святославича не сыграл заметной роли в русско-германских отношениях.

Предположение, что заговор Святополка преследовал цель создания себе независимого удела (на большее, т. е. на захват великокняжеской власти он едва ли мог рассчитывать) 6Э, дает, кстати говоря, возможность еще точнее объяснить заявление Титмара о тайном наущении Святополка Болеславом. Готовясь к восстанию, Свято-полк, естественно, должен был стремиться заручиться поддержкой могущественного тестя. Сведения о сношениях Святополка с Болеславом в период организации заговора Титмар мог получить от немецких участников похода 1013 г., а считать их инициатором не неведомого ему Святополка, а хорошо известного “коварного” Болеслава казалось само собой разумеющимся.

Стоит только согласиться с высказанным выше предположением о характере подготовляемого Святополком восстания, как и все остальные твердо известные факты станут на свои места, получат логический смысл и объяснение.

В самом деле, отказ от признания верховной власти киевского князя был настоящим государственным преступлением и представлял действительную угрозу целостности государства. Ясно поэтому, почему Владимир, предотвращая восстание сына, пошел на такие решительные и крутые меры, как арест Святополка и его жены и разрыв с Болеславом. Когда вздумал бунтовать Ярослав, Владимир без колебаний шел на то, чтобы оружием принудить его к повиновению: “И рече Володимер: тре-бите путь и мостите мост. Хотяшеть 6d на Ярослава ити, на сына своего”70. В 1015 г. Владимиру помешала только болезнь и смерть.

Вполне понятным окажется и активное участие в заговоре Рейнберна. Слабого удельного князя на самом деле легче было бы заполучить в римские сети, чем великого князя киевского. Вполне естественными и простыми мотивами объясняются связи заговорщиков с Болеславом. Не симпатиями к Риму руководился Свято-полк, обращаясь за помощью к тестю, он просто искал иностранной военной поддержки, как искал ее “за морем” у варягов Ярослав в 1014 г.71 Объяснится, наконец, и мирная инициатива в начале 1013 г. на западе Болеслава Храброго, которого застало, очевидно, врасплох разоблачение заговора его зятя. Не будучи главой заговорщиков он, конечно, не мог заранее подготовиться к событиям и нуждался в передышке на западе, чтобы иметь свободные руки на востоке.

Итак, попытка Святополка вырваться из-под власти киевского князя является самым простым и, думается, самым убедительным объяснением событий, приведших к разрыву русско-польского союза 1009 — 1010 гг. Тот факт, что гипотеза эта не привлекалась для объяснения событий 1012 — 1013 гг., можно объяснить, по-видимому, только тем влиянием, какое оказывал на исследователей летописный рассказ о Святополке.

Между тем, в настоящее время можно считать доказанным, что посвященная в летописи Святополку статья 6523 г. имела своим источником возникшее около 1072 г. “Сказание об убиении Бориса и Глеба” 72. Именно под влиянием этого агиографического произведения возник летописный образ “окаянного” Святополка, который “Каинов смысл приим”, захлебнулся в пролитой им братской крови.

Образ этот мешал исследователям увидеть за ним действительный образ неудачливого бунтовщика против власти великого князя, а затем и неудачливого претендента на великокняжеский стол, потерпевшего, несмотря на большую иноземную помощь, полное поражение в братоубийственной борьбе за Киев. Летописный рассказ мешал исследователям замечать в жестоких поступках Святополка те же мотивы, которыми руководствовались в своих действиях его отец и брат. Ведь и Владимир на своем пути к киевскому столу перешагнул через труп собственного брата, и Ярослав подымал руку на своего отца — великого князя, не стесняясь при этом искать помощь “за морем”. Овятополк был только безусловно гораздо более мелкой фигурой, чем его отец и брат, в то время как вчитывающимся в летописный текст историкам он казался каким-то особенно коварным интриганом, злодеем библейского образца.

Но пора вернуться к событиям 1012 г. Арест Свято-полка, его супруги и Рейнберна привел к разрыву просуществовавшего всего только немногим более двух лет русско-польского союза. Более того, в 1013 г. о,н привел к вооруженному конфликту между Русью и Польшей. Оскорбленный Болеслав (а Болеслав, по свидетельству источников, не упускал случая отомстить за оскорбление73) поспешил заключить мир с Империей, чтобы обрушиться на Русь. Этот шаг Болеслава был только на руку его врагу, Генриху II, так как он создавал необходимую ему передышку для похода в Италию74, а Болеславу связывал руки на Востоке. Вместе с тем Генрих II мог рассчитывать и на то, что русско-польский конфликт косвенным образом облегчит его ситуацию в южной Италии, где соперник-ом германского владыки был византийский император Василий II. Генрих II мог считать, что в условиях польско-русской войны ему нечего опасаться возможной помощи Византии со стороны Владимира Святославича75.