В. Королюк - Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что в походе 1013 г. ,на Русь в войске Болеслава находились немецкие рыцари. Союзниками польского князя были и печенеги. Именно столкновение между поляками и печенегами, закончившееся жестокой резней, и было причиной неудачи похода 1013 г. на Русь. Он не принес славы Болеславу, все успехи которого свелись к опустошению пограничных русских земель76. Зато поход этотосложнил положение польского князя в 1015 г., когда возобновилась война с Империей, а Киевская Русь оказалась в стане неприятелей Древнепольского государства7Г. Разрыв польско-русского союза оказался, таким образом, невыгодным прежде всего для польской стороны.

Неизвестно, преследовал ли в 1013 г. Болеслав, обращая свое оружие против Руси, какие-либо далеко идущие цели или он, как думал Титмар, явился на Русь только в качестве мстителя за дочь и зятя78. На этот счет можно высказывать только те или иные гипотезы, основываясь главным образом на событиях 1018 г. Но даже если широкие агрессивные планы в отношении Руси и руководили в 1013 г. поступками Болеслава, кажется несомненным, что возникнуть они могли прежде всего под влиянием раскрытого в 1012 г. заговора Святополка. Конфликт в киевской великокняжеской семье втягивал Болеслава в русские дела, как впоследствии в период феодальной раздробленности противоречия и борьба между удельными князьями будут неизбежно сопровождаться посторонним вмешательством.

Подведя основные итоги изложенного выше исследования, можно сделать следующие выводы.

Хотя русско-польские отношения и не являлись главной осью, вокруг которой формировалась внешняя политика Киевской Руси или Древнепольского государства, обе стороны были заинтересованы в начале XI в. в том, чтобы они носили добрососедский характер. Более того, только мирные отношения на польско-русской границе могли создать такие условия, при которых Польша оказалась в состоянии в период первой польско-немецкой войны устоять против страшного натиска германских феодалов, встревоженных перспективой государственного объединения Чехии и Польши7 , и их многочисленных союзников. Именно обоюдной заинтересованностью в мирном соседстве и сотрудничестве и объясняется заключение в 1009—1010 гг. скорее всего по инициативе Владимира Киевского русско-польского союза, скрепленного династическим браком.

Союз этот оказался, однако, очень недолговечным. Раскрытый Владимиром заговор Святополка — Реин-берна привел к его разрыву уже в 1012 г. Наиболее вероятной целью заговора была подготовка Святопол-ком восстания против верховной власти киевского князя. Арест стремившегося к удельной независимости Святополка и его жены привел к вооруженному вмешательству в русские дела его тестя, Болеслава Храброго.

Что же касается проримской агитации Рейнберна, то значение ее для развития польско-русских отношений, кажется, нет нужды преувеличивать, как нет оснований вообще преувеличивать значение Римской курии как одного из факторов политического развития Восточной Европы для конца X — начала XI в. Анализ имеющихся источников свидетельствует, как кажется, что политика Рима и политика Древнепольского государства на Руси в описываемое время — отнюдь не одно и то же Это достаточно хорошо понимали тогда сами русские люди Нет никаких оснований смотреть на явления русско-польских отношений начала XI в глазами киево-печерских монахов второй половины этого столетия, которым бес даже в церкви являлся “в образе ляха”80

Впрочем, и во второй половине XI—XII вв религиозные противоречия не были настолько острыми, чтобы можно было говорить о какой-то пропасти, разверзшейся между Русью и Польшей и другими западными странами. Об этом свидетельствуют, например, много численные брачные узы, связывавшие в этот период Рюриковичей с западными владетельными родами Да и сама антилатинская пропаганда на Руси не имела такого неистового характера, как впоследствии. Фе-досию Печерскому, видевшему в проникновении католицизма угрозу позициям православной церкви и независимости Руси, принадлежат следующие высокогуманные слова' “Милуй не токмо своея веры, но и чюжия: аще видишь нага и голодна или зимою или бедою одержима, аще то буде жидовин, или срацин, или болгарин, или еретик, или латинянин, или ото всех поганых —-всякого пожалуй, и от беды избаеи я, яко можеши”81.

Событиям Киевского похода 1018 г., о котором сохранились сведения как в русских летописных источниках, так и в источниках польского и немецкого происхождения, посвящена значительная литература. Надо заметить, однако, что, несмотря на ее обилие, ряд весьма существенных сторон событий этого юда все еще по-разному толкуется в историографии, что в известной мере определяется не только неполнотой, но и противоречивостью имеющихся в распоряжении исследователей источников.

Очень важным обстоятельством, мешавшим буржуазно-дворянским историкам правильно оценить значение Киевского похода 1018 г., был, разумеется, тот факт, что 1018 год рассматривался ими лишь как один из звеньев в якобы исконной польско-русской вражде, вспыхнувшей на почве соперничества из-за западнорусских земель еще в X в. На безусловную ошибочность и тенденциозность такого рода взглядов было указано еще в главе третьей настоящего исследования. В предшествующей главе отмечалось, что мирные русско-польские отношения в начале XI в. были чрезвычайно важным для Польши обстоятельством, серьезно облегчившим ей дело сопротивления ожесточенному натиску Империи и ее союзников. Вместе с тем было установлено, что первое польско-русское столкновение, происшедшее в 1013 г., находилось в самой тесной связи прежде всего с внутриполитическим положением на Руси, где начали активно проявлять себя тенденции феодальной раздробленности.

Что события 1018 г. были развитием событий 1013 г, ни у кого не вызывает сомнений. Связь между ними легко устанавливается при знакомстве с относящимися к тому времени источниками. Однако прежде, чем непосредственно перейти к анализу Киевского похода 1018 г. и разбору высказанных в связи с его изучением различных точек зрения в литературе предмета, необходимо все же остановиться на событиях, происшедших между 1013 и 1018 гг. на Руси, а также осветить развитие польско-русских отношений в этот промежуток времени.

К сожалению, состояние источников таково, что полной и ясной картины этого смутного времени на Руси нарисовать с полной уверенностью, по-видимому, нельзя. Связано это прежде всего с тем, что сохранившийся в русской летописи рассказ о событиях 1015—1017 гг. не просто страдает неточностями, но и выдает свою явную зависимость от значительно более позднего агиографического источника, о чем, впрочем, говорилось уже выше.