Александр Селянинов - Тайная сила масонства

«Но бывают случаи, когда кагал продает в эксплуатацию еврею только лиц, но без недвижимого имущества; это называется «меропие».

Вот слова закона относительно этого чудовищного права: «если человек (т. е. еврей, — христиане не люди, а животные!) имеет в своей эксплуатации нееврея, то в некоторых местах запрещается другим евреям входить в сношение с этим субъектом и делать подрывы первому; но во всяких других местах вольно каждому еврею иметь дело с этим лицом, давать ему деньги в заем, устраивать подкуп и обирать его, ибо имущество нееврея все равно, что «гефкер» (свободное), в кто им раньше овладеет, тому оно и принадлежит». [597] «Хошен Гамишпот» § 156, ст. 17; «Мордохай», тр. «Бабабатра», гл. 8 лояхнор. (Алексеев, «Очерки домашней и общественной жизни евреев», стр. 208, 209).

«Кто знаком с жизнью христианского населения с.-з. и ю.-з. края, — говорит Брафман, — тот знает, что нет там христианина, нет такого учреждения, нет и такой крестьянской общины, при которой не состоял бы какой-нибудь еврей: фактор, шинкарь или перекупщик; он всегда сумеет втереться, сделаться сначала необходимым, а впоследствии и неизбежным; но ни отдельному лицу, ни учреждению, ни общине не известен тот факт, что это в начале как бы случайное и в последствии упорное вмешательство еврея в дела и жизнь их, основано на праве, купленном данным евреем у кагала с условием исключительного бесконкурентного со стороны других евреев им пользования». [598] Брафман, «Книга кагала», стр. 127.

«Жид и его кагал — все равно, что заговор против русских!» — воскликнул лет тридцать назад Ф. М. Достоевский.

«Издавна, — пишет Алексеев-Шахнович, — существует в еврейских общинах российской империи кагальный налог, известный под именем «коробочного сбора», который взимается с евреев за употребление кашерного мяса. Сбор этот самим кагалом предназначается в пользу государственной казны, для пополнения разных недоимок с евреев, в действительности же большею частью поступает в казну талмудического царства — на разные потребности самого еврейства, в интересах его национальных, кагало-административных и экономических целей. Чтобы поставить эту частность как следует, кагал позаботился устроить в каждом местечке и городе еврейской оседлости скотобойни и сделал постановление, чтобы каждое животное в них зарезанное непременно оплачивалось налогом: сумма этого налога весьма значительна, и каждый бедняк, съедающий фунт мяса, чувствует его тягость…» «Известно, что по талмуду еврею дозволяется употреблять только то мясо, которое было зарезано шохатом — еврейским мясником и им признано годным к употреблению; всякое другое мясо считается «треф» — скверным и приравнивается к «невели» — падали.

Теперь стоит представить, что тот или другой еврей, по легкомыслию ли своему или по равнодушию к вере, поел трефного мяса, нарушил закон талмуда, дело принимает оборот серьезный, — тогда он может навлечь грех на весь Израиль, и вот чтобы отвлечь кару и от всего народа, кагал признал нужным взять под свою охрану еврейские скотобойни, наблюдая чтобы «святые» талмудические правила о «кашере» в точности были соблюдаемы. Дело это поставлено предусмотрительно: чтобы придать своим распоряжениям больше веса и заставить каждого еврея, даже и неблагонадежного, в точности исполнять их; кагал не только лично от себя за ним наблюдает, но и устроил так, что и русские власти принуждены приходить к нему на помощь. Странное это на вид явление объясняется таким образом: не доверяя себе и своим личным средствам в деле охранения столь важного по его практической стороне вопроса в опасаясь, как бы кто-нибудь из оштрафованных за нарушение «кашера» не стал искать защиты и правосудия у местных властей и законов, кагал постарался найти точку соприкосновения своих интересов с интересами государства, подвел устав о «кашере» под эгиду русских законов и обеспечил его силой этих законов. Это было не трудно сделать. Требовалось только указать правительству, что коробочный сбор от «кашера» может служить дополнительной и облегчительной статьей в деле взыскание повинностей с евреев, и больше ничего.

Этот маленький изворот со стороны талмудической политики приобрел для «кашера» место в своде русских законов (см. Уст. о Подат., ст. 281. прил.: п. 1, 8, 53, 57). и вот «кашер» имеет теперь обязательную силу для еврея в России не только по талмуду, но и по государственным законам, а наблюдением за аккуратным исполнением оного занимаются вместе с кагалом и местная полиция, и местные власти. Теперь «кашер» — эта главная ограда талмудического знамени — уже не опасается ни внутреннего, ни внешнего врага.

Если бы читатель поинтересовался знать, насколько поддержка «кашера» принесла действительной пользы правительству в финансовом отношении, мы посоветовали бы искать ответа в следующих цифрах, выражающих недоимку, числящуюся на евреях: по Виленской губернии числилось 293,865 рублей, а по Минской — 841,097 рублей!

Но возможен протест против него в среде самого еврейства?

Возможно заявление личных неудовольствий со стороны тех лиц, которые сами несут тяготы «кашера» и сами же от него терпят?

О, кагал сумеет сдержать всякого протестанта в проучить его так, что тот едва ли захочет идти в другой раз против кагала и его излюбленных агентов. [599] Вот налицо факт. В самом населенном городе ю.-з. края резаки, определяющие, какое мясо «треф» (нечистое) и «кашер» (чистое), вдруг объявили, что калькуттские (кохинхинские) петухи «треф», что их есть не следует, и что виновный в употреблении запрещенного мяса будет подвергнут «херему» (проклятию). Но между евреями попался один смелый человек, Альтер-Заика, который увидел в этом деле плутни резников, желавших большого расхода на воловье мясо, а следовательно, большего сбора для себя. Обличитель решился на смелый поступок: взял живого калькуттского петуха и отправился с ним за границу во Львов к тамошним знаменитым у евреев ученым «мефорни гасом», спросить у них: запрещено ли законом употреблять в пишу калькуттских петухов? Светила еврейской науки ответили и даже написали, что «калькуттские петухи никогда не были запрещаемы законом, и нет такого ученого, который осмелился бы наложить подобное запрещение». Возвратясь домой, Альтер-Заика ходил торжественно по городу, держа петуха над головой и крича: «Кашер калькуттский петух!» Альтер пошел дальше: он решился вывести на свежую воду и другие злоупотребления собирателей коробочного сбора и вздумал донести о них русским властям. Но вот тут-то он и попался. Кружкосодержатели достали где-то вексель в сто пятьдесят рублей на Альтер-Заику и посадили его в тюрьму, несмотря на то, что у него был дом, который во всяком случае стоил больше ста пятидесяти рублей.