Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

Теперь должна кончать. Осыпаю тебя бесчисленными горячими поцелуями и благословляю. Храни тебя Господь!

Навеки, Ники мой, твоя старая

Женушка.

Ц. ставка. 24 июня 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо.

Шт. написал мне об этих вопросах, и вчера я принял Шах. и долго с ним беседовал. Во время нашего разговора разразилась гроза; стало совершенно темно, и недалеко от города ударила молния. Все электрические провода вдруг засветились, как будто огнем, — было довольно жутко! После обеда гроза окончилась, и ночь была спокойная, лил только страшный дождь. Сегодня погода серая и неопределенная, — к счастью, стало немного свежее.

Появился Ольгин Мартынов, вид у него хороший, он надеется продолжать действительную службу — настоящий молодец!

Что за чепуху болтают о Сергее? Он сейчас как раз на своем месте! Как можно поставить во главе продовольственного дела Великого князя?

Известия хороши; трудный участок фронта около Галузии, Новоселок, Колок в данное время занимается нашими войсками, которые вытесняют оттуда неприятеля, преследуя его через болотистую и лесистую местность. Благодаря этому наш фронт станет значительно короче, тогда как он до сих пор был сильно изогнут. Войска Щербачева имели значительный успех на фланге, примыкающем к Лечицкому. Теперь я могу сказать, что общая картина стала значительно лучше, чем 12 дней назад.

Считаю жадно дни до нашего свидания — может быть, в начале июля; только б ты не страдала от жары, живя в поезде!

Да благословит тебя Бог, моя любимая!

Нежно тебя и девочек целую и остаюсь навеки твоим

Ники.

Ц.С. 25 июня 1916 г.

Мой любимый!

Горячо благодарю тебя за драгоценное письмо. Какая ужасная, по-видимому, была у вас гроза! Жилик тоже писал о ней. Как я рада, что Мартынов в состоянии продолжать военную службу! Прилагаю к этому письму телеграмму графа Келлера, полученную мною вчера. Слава Богу, что вести хорошие и что ты доволен. Все те, кто здесь лежит, жаждут вернуться обратно. В “Новом времени” от 24 июня есть статья “Броневики”, описывающая героя, лежащего в нашем лазарете — только ему не нравится, как она написана: он нашел, что слишком много сказано о нем и мало об его офицерах и солдатах, поведение которых было выше похвал — СыроБоярский [905] . Он получил все знаки отличия, какие только можно дать, и ему хотели дать второй крест за то, что он вступил первым в Луцк и продолжал стрелять, уж лежа под мостом, на трупах товарищей, и т.д. Но они говорят, что этого нельзя по закону, так как он слишком молод (не понимаю, какие ограничения могут быть для героев). Была на молебне, затем смотрела великолепную сотню — поздоровалась, поздравила их с благополучным возвращением, подала всем руку и поговорила с теми, у которых 3 креста. Страшная жара. Только что прослушала длинный доклад Витте, у меня голова идет кругом. Фред. завтракал. Прилагаю бумагу относительно празднества, устраиваемого Мишиным комитетом. Почему так ужасно официально и перед кем это наши войска будут дефилировать, перед германскими трофеями или перед Михень? Пожалуйста, сообщи, желаешь ли ты, чтоб я присутствовала или нет, — быть может, мне следует быть там, иначе Михень достанется слишком большая роль, у нее одной ведь имеется медаль. Сообщи мне, как ты хочешь, и телеграфируй мне поскорее, потому что они ждут ответа, а я не знаю, что сказать, не имея никакого представления о том, как ты смотришь на все это дело. Говорят, что все георг. кав. [906] будут приглашены. А потом, несколько времени спустя, я полечу в любящие объятия моего милого ангела.

Шлю тебе мое благословение и поцелуи без счета, мой дорогой Ники, всецело

Твоя.

Ц.С. 25 июня 1916 г.

Мое возлюбленное Солнышко!

Очень тебе благодарен за длинное и интересное письмо. Будучи уже знаком с теми вопросами, которые ты затрагиваешь в своем письме, я восторгаюсь ясностью и легкостью, с которой ты их передаешь на бумаге и выражаешь свое мнение, которое я считаю правильным. В понедельник я приму старого Шт. и успокою его на этот счет, пришпорив его в то же время в других делах.

Родзянко болтал, разумеется, всякую чепуху, но, по сравнению с прошлым годом, тон его изменился и стал менее самоуверенным!

Из всех сказанных им глупостей самой большой было предложение заменить Шт. Григоровичем (на время войны), а также сменить Трепова и Шахов. На должность первого он предложил инженера Воскресенского [907] (я его не знаю), а на должность второго — своего товарища Протопопова [908] . Наш Друг упоминал, кажется, как-то о нем. Я улыбнулся и поблагодарил его за совет.

Остальные вопросы касались Думы и работающего по снабжению армии комитета, членом которого он состоит. У него был весьма грустный и покорный вид, — у Алексеева получилось такое же впечатление.

Только что приехал Петя, он хочет со мной поговорить; пока он только заметил, что отец его все уже знает от него лично.

Этот цветок из нашего сада, маленький залог любви и тоски по тебе твоего муженька. Да благословит Господь тебя, моя бесценная душка, и девочек!

Нежно всехцелую.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 25 июня 1916 г.

Мой родной, милый!

Хочу сегодня же вечером начать письмо к тебе. Мне все еще неудобно держать перо: кожа на пальце все лупится от спиртовых компрессов и на ней пузыри, а потому палец с трудом сгибается. Милый, я позабыла тебе сказать, что вчера я принимала митрополита, мы сним обсуждали вопрос о Гермогене [909] , который уже несколько дней в городе, принимает репортеров и т.д. Он не имеет никакого права быть здесь, ты ведь ему не дал на это разрешения; он получил его от Волжина и митрополита Влад., в подворье которого он проживает в Киеве. Многие газеты пишут о нем; “Нов. вр.” сообщает, что опальный епископ, вероятно, скоро получит назначение в Астрахань, и там же говорится, что Синод разрешил ему приехать сюда. Шт. тоже случайно слышал об этом и был чрезвычайно недоволен, а потому я попросила митрополита заехать от меня к Шт., чтобы он от своего имени попросил последнего сказать Волж., чтоб он не беспокоил тебя на этот счет, и что он лично находит это пребывание здесь Гермог. совершенно недопустимым, а также несвоевременным, так как нельзя забывать, за что ты велел его выслать, и что опять пойдут истории. Сейчас особенно следует избегать подобных историй, — они выбрали такое время, когда Гр. отсутствует. Странно, что он живет здесь уже несколько дней, и это держалось в тайне даже от Шт., которому полиция обязана была тотчас же донести об этом. Я пишу об этом только на тот случай, если бы ты об этом услыхал, — его следует выслать обратно на место его постоянного жительства. Надеюсь, что Шт. сказал это Волж., — спроси об этом Шт. Пока остается Волж., дела не могут идти хорошо. Он совершенно неподходящий человек для занимаемогоим поста; это просто красивый светский человек и работает он исключительно с Влад. В понедельник у меня на приеме был Раев [910] , брат врача, сын митрополита Паладия [911] — кажется, он профессор. Это прекрасный человек, близко знающий церковные дела с самого детства. Запиши себе, чтобы расспросить Шт. о нем; он очень хорошо о нем отзывался (его взгляды, конечно, разнятся от воззрений Волж.). Он совсем не похож на Волжина и носит парик — ты, вероятно, знаешь его — он директор курсисский; когда были беспорядки во всех средних учебных заведениях и университетах, поведение его курсисток было прекрасным. Мне было интересно повидать его, потому что он очень хорошо осведомлен в церковных вопросах. Пожалуйста, не забудь поговорить о нем со Штюрмером.