Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

Ну прости меня, если я поступила неправильно, спросив мнения Калинина оприсланном тобою списке. Так как мы ему доверяем, — он вчера приходил к ней на 1/2 часа, — я ее просила узнать, что ему известно об этих людях. Он обещал молчать о том, что видел фамилии кандидатов. Только прежде всего просил поскорее уволить Макар(ова), не зачисляя его в Гос. сов., — другие тоже не были туда зачислены, — и не обращать внимания на письмо Тр-ва. Поверь совету нашего Др(уга), а теперь и Кал-на также — он опасен и держит Тр(епова) вполне в своих руках; другие, напр., Жевахов, также знают это. Он несколько времени тому назад говорил с Щегловит(овым), который находит, что Добровольский, которого он знает, вполне на своем месте. Я думаю, ты поступишь правильно, назначив его. Я знаю, Добров(ольский) очень против проекта предполагаемой реорганизации Сената (кажется, получившего согласие Гос. сов. и теперь представленного на рассмотрение Думы ). Он говорит, что он будет столь же дурным и левым, как Дума, и ненадежным. Он мне это говорил при свидании. Я тогда говорила только о Сенате и Георгиев. комитете. Пошли за Калининым, как только приедешь сюда, а потом за Добровольским, для переговоров, и поскорее назначь Щегловит(ова). Он подходящий человек и на этом месте будет стоять за нас и не допустит скандалов. Твой приказ [1086] произвел на всех прекрасное впечатление — он явился в такой подходящий момент и так ясно показал твой взгляд на продолжение войны. Представь себе, — бедная Зизи была очень взволнована: Милюков в своей речи говорил о Лиле Нарышкиной, Лихтеншт., шпионах etc. и сказал, что она занимала высокую должность при дворе, — смешав ее с m-me Зизи [1087]. Бедная старушка слышала, что это попало в провинциальные газетки. К ней прилетели все Куракины, и ей пришлось объяснить им все — ее “надзирательницы” полны ужаса, генерал в действующей армии, — как мы можем терпеть вокруг себя таких изменников, вечно намеки на меня и моих людей!!! — Она послала за Сазоновым (закадычным другом Мил(юкова) и велела ему все объяснить и настоять на том, чтобы тот написал в газетах, что был введен в заблуждение. Это появится в “Речи”, и теперь она опять успокоилась. Они задевают всех окружающих меня.

Лиля Н. [1088] находится в “Астории” под надзором полиции. Бедный старик Щеголь умер прошлой ночью. Это лучше для него, потому что он был так болен! Я собираюсь на днях поймать Ресина и сказать ему, чтоб он обратил внимание на своих офицеров. – Комар. был всегда с ними, а он никогда, и полк стал очень плохим и даже левым. С этим полком очень трудно, раз он такой смешанный, а потому требует головы, чтоб держать его в руках и направлять. О них совсем нехорошо отзываются. Солдаты его не любят, потому что он жесток, а офицерами он совсем не занимается. Только что был старик Шведов. — Представь себе, когда он сказал Трепову, что он будет членом Совета по твоему и по моему желанию, тот отвечал, что его не касаются приказания, данные Штюрм(еру), и что от тебя он этого не слыхал. Он принес мне список всех членов, и мы можем вместе просмотреть их вычеркнуть и прибавить новых. Он ненавидит Кауфмана, говорит, что он говорил большие гадости, вычеркни его. — Надо взять щетку и вымести сор и грязь и достать новые, чистые щетки для работы.

Горячее спасибо за милое письмо. Бедняжка, ты устанешь завтра — помоги тебе Бог. Только военные, и никаких политических вопросов! Все беснуются по поводу твоего приказа, — особенно, конечно, поляки. Котенок залез в камин и чихает там.

Я рада, что ты видел Багратиона — как интересно все, что касается его дикарей! Не надо говорить “безвольный”, а только слабоват и не уверен в себе и чересчур легко доверяется дурным советам.

Ну, благословляю тебя, целую, для меня ты все. Бог да благословит и сохранит тебя!

Навеки твоя надоедливая

Солнышко.

16 декабря 1916 г.

Моя дорогая!

Нежно благодарю тебя за твое милое письмо. Нет, я не сержусь за другое, написанное тобой, я отлично понимаю твое желание помочь мне!

Но изменить день созыва Думы (12 янв.) я не могу, так как он уже назначен в указе, который появится в газетах завтра.

Мы съели яблоко старицы, и оба нашли его превосходным. Я прочел описание твоего посещения Новгорода в “Русск. инв.”, единственной газете, которую читаю, и был очень доволен.

Надеюсь получить возможность уехать в воскресенье, если наше совещание не слишком затянется. Надо обсудить очень много вопросов.

Сегодня за завтраком было множество иностранцев — два румына, трое англичан и один француз. Конечно, все военные. Удивительно, как много иностранных офицеров приезжает в Россию каждые две недели!

Лучше не принимай Дубров(ина) теперь.

На днях я приказал Воейк(ову) телеграфировать Калинину) мое пожелание ему выздороветь. Да, я тоже нахожу, что хорошо его утвердить и сделать министром. Как раз сейчас я просматривал его бумаги и среди них нашел одно из его писем, такое славное, спокойное. Теперь должен кончить. Да благословит Бог тебя, моя дорогая женушка, и девочек!

Нежный привет и поцелуи шлет тебе твой “бедный слабовольный муженек”

Ники.

Царское Село. 17 декабря 1916 г.

Дорогой мой!

Опять очень холодно, и легкий снежок. Эту ночь спала 5 часов, для меня вполне достаточно, — сердце не особенно хорошо и неважное самочувствие. Видишь ли, состояние моего сердца с некоторого времени ухудшилось. Я не давала себе отдыха, хотя имела на то полное право, — но была лишена возможности это сделать. Мне было необходимо бывать в госпитале, чтобы дать иное направление своим мыслям, приходилось принимать кучу людей — душевная напряженность за эти последние тяжелые месяцы, конечно, должна была отразиться на слабом сердце; эта чудная поездка в Новгород в физическом отношении была очень утомительна — вот старая машина и пришла в негодность. Надеюсь, что мне удастся поправиться хотя бы к предстоящему Рождеству. С самого начала войны я не была на елке — ни в госпитале, ни в манеже. — Сегодня днем более, чем когда-либо, буду думать о тебе да благословит Господь все твои замыслы и планы! Надеюсь, что тебе удастся предварительно помолиться перед образом. — Я заказала всенощную на дому и (хотя это очень глупо) обедню завтра в 9 в пещерном храме. А. тоже будет там, и мы затем в 10 часов хотим исповедоваться. Еще раз прости за все причиненные мною тебе огорчения и заботы, мой любимый, — весь завтрашний день сердце и душа будут полны тобой. Каков новый генерал, сменивший Пустов(ойтенко) ?Этому последнему, вероятно, было тяжело покидать тебя — какой это милый, честный и преданный человек!