Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

Я. имею основательные причины его не любить, так как он всегда говорил и теперь продолжает говорить в войсках против нашего Друга. — Теперь опять начнутся сплетни насчет нашего Друга, и все пойдет плохо. — Я горячо надеюсь, что он не примет предложения — ведь это означает влияние Эллы и приставания с утра до вечера. Он будет работать против нас, раз он против Гр. — Кроме того, он такой ужасно узкий, настоящий москвич — ум без души. На сердце у меня тяжело — в 1000 раз лучше удержать Саблера еще на несколько месяцев, чем иметь Самарина! Прикажи устроить крестные ходы теперь, не откладывай их, любимый, слушайся меня, это очень важно, — прикажи скорее, теперь ведь пост и потому более своевременно, — выбери хотя бы день Петра и Павла, но только поскорее. — О, почему мы не вместе и не можем обсудить всего, чтобы избежать роковых ошибок! — Я слушаюсь не разума своего, а своей души, и желала бы, чтобы ты это сделал, мой любимый.

Я не хочу каркать, но открыто говорю тебе всю правду. До свидания, мой единственный и дорогой, да благословит и сохранит тебя Господь! Целую без конца . Навсегда твоя

печальная Женушка.

Ц.С. 16 июня 1915 г.

Мой любимый,

Только несколько слов перед сном. — Твой сладко пахнущий жасмин я положила в Евангелие — он напомнил мне Петергоф. Не похоже на лето, когда не живешь там. Мы обедали на воздухе сегодня, но после 9-ти часов вернулись в дом, так как стало сыро. Днем я сидела на балконе. — Хотелось пойти вечером в церковь, но чувствовала себя слишком утомленной. — На сердце такая тяжесть и тоска! — Я всегда вспоминаю, что говорит наш Друг; как часто мы не обращаем достаточного внимания на Его слова! — Он так был против твоей поездки к ставку, потому что там тебя заставляют делать вещи. которые было бы лучше не делать. Здесь дома атмосфера гораздо здоровее, и ты более верно смотрел бы на вещи, возвращайся скорее. — Я это говорю не из эгоистического чувства, а потому, что здесь я спокойнее за тебя, а когда ты там, я постоянно боюсь, не замышляют ли чего. Как видишь, я совершенно не доверяю Н... Я знаю, что он далеко не умен и, раз он враг Божьего человека, то его дела не могут быть успешны и мнения правильны. — Григ. вчера вечером в городе перед отъездом слыхал о назначении Самарина (это уже было известно) и был в полном отчаянии, так как неделю тому назад Он просил тебя не торопиться с увольнением Саблера, так как скоро найдется подходящий человек А теперь московская клика опутает нас, как паутиной. Враги нашего Друга — наши враги, и я убеждена, что Щерб. к ним примкнет. Прости меня, что пишу тебе все это, но я так несчастна с тех пор, как узнала об этом, и не могу успокоиться. Теперь я понимаю, почему Григ. был против твоей поездки туда. Здесь я могла бы помочь тебе. — Боятся моего влияния, Григ. сказал это (не мне), и влияния Воейкова, потому что знают, что у меня сильная воля, я лучше других вижу их насквозь и помогаю тебе быть твердым. — Если бы ты был здесь, я бы употребила все силы, чтобы разубедить тебя, потому что думаю, что Бог бы мне помог, и ты бы вспомнил слова нашего Друга. — Когда Он советует не делать чего-либо, и Его не слушают, позднее всегда убеждаешься в своей неправоте. Но если он примет назначение, Н. будет стараться восстановить его против нашего Друга, это его тактика.

Умоляю тебя, при первом разговоре с С. [281] Самариным. , поговори с ним энергично, — сделай, любимый мой, это ради России. На России не будет благословения, если ее Государь позволит подвергать преследованиям Божьего человека, я в этом уверена. Скажи ему строго, твердым и решительным голосом, что ты запрещаешь всякие интриги или сплетни против нашего Друга, иначе ты его не будешь держать. Преданный слуга не смеет идти против человека, которого его государь уважает и ценит. — Ты знаешь, какую гадкую роль Москва играет во всем этом. Скажи ему про все, и что его лучший друг — Соф. Ив. Тютчева — распространяет клеветы про наших детей. — Подчеркни это и скажи, что ее ядовитая ложь принесла много вреда, и ты не позволишь повторения этого.

Не смейся надо мною. — Если бы ты видел мои слезы, ты бы понял важность всего этого. — Это не женские глупости, но прямая, голая правда. — Я люблю тебя слишком глубоко, чтобы утомлять тебя такими письмами в такое время, но душа и сердце меня к тому побуждают. У нас, женщин, есть иногда инстинкт правды, а ты знаешь, мой друг, мою любовь к твоей стране, которая стала моей. Ты знаешь, что для меня эта война во всех отношениях — и Господь нам никогда не простит нашей слабости, если мы дадим преследовать Божьего человека и не защитим его. — Ты знаешь, что ненависть Н. к Григ. очень сильна. — Поговори с Воейковым, мой друг, он понимает такие вещи, потому что он честно предан тебе. — У С. большое самомнение, я летом имела случай в этом убедиться, когда говорила с ним относительно эвакуации, — Ростовцев и я остались под впечатлением его самодовольства, его слепого обожания Москвы и презрения к Петербургу. — Тон его разговора сильно возмутил Ростовцева. — Я увидела его в другом свете и поняла, как неприятно было бы иметь с ним дело. — Когда его сначала предложили для Алексея, я, не колеблясь, отказала; ни за что не надо такого ограниченного человека. Наша церковь нуждается как раз в обратном — в душе, а не в уме. — Да поможет тебе Всемогущий Бог и да услышит Он наши молитвы и да подаст тебе, наконец, веру в твою собственную мудрость! Не слушай других, а только твою душу и нашего Друга. — Еще раз — прости меня за это письмо, написанное с болью в сердце и с заплаканными глазами. — Ничто не пустячно сейчас — все очень важно. — Я уважаю и люблю старого Горемыкина, — я знала бы, как с ним говорить, если бы только могла его видеть. — Он так близок с нашим Другом, а не понимает, что С. твой враг, раз он интригует против Гр.

Я уверена, что твое бедное сердце болит, расширено и нуждается в каплях. Прошу тебя. дружок, ходи меньше пешком. — Я повредила своему тем, что много ходила на охотах и в Финляндии, и прежде чем посоветоваться с доктором, страдала от ужасных болей, удушья и сердцебиения. — Береги себя, малютка мой, ненавижу быть вдали от тебя, это самое для меня большое наказание, особенно в такое время. Наш первый Друг [282] Филипп. дал мне икону с колокольчиком, который предостерегает меня о злых людях и препятствует им приближаться ко мне. Я это чувствую и таким образом могу и тебя оберегать от них. — Даже твоя семья чувствует это, и поэтому они стараются подойти к тебе, когда ты один, когда знают, что что-нибудь не так и я не одобрю. — Это не по моей воле, а Бог желает, чтобы твоя бедная жена была твоей помощницей. Гр. всегда это говорил, — m-r Ph. тоже. — Я могла бы тебя вовремя предупредить, если бы была в курсе дела. А теперь я только могу молиться и страдать и молить Бога, чтобы Он тебя сохранил и наставил.