Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

До свидания, дружок, храни тебя Господь! Целую без конца, крепко прижимаю тебя к груди с безграничной нежностью. Навеки твоя старая

Женушка.

Привет старику и Н.П. — Извини за ужасный почерк, но я страшно спешу, и перо неважное. — Если ты можешь найти место для Павла на фронте, то было бы очень хорошо. Тебе он не будет надоедать, раз будет под начальством хорошего, умного генерала.

Выяснена ли история Безобразова?

Царское Село. 30 августа 1915 г.

Мой любимый, дорогой,

Снова дивное солнечное утро со свежим ветерком — так ценишь хорошую погодy после этих серых дней и мрака! Я по утрам с жадностью набрасываюсь на “Новое время”. Слава Богу, ежедневно приходится читать добрые вести о наших славных войсках. Так отрадно, что со времени твоего приезда Бог действительно даровал через тебя свое благословение войскам! С какой обновленной энергией они сражаются! — Если бы только можно было сказать то же о внутренних делах! Следовало бы отделаться от Гучкова, но только как, — вот в чем вопрос. Военное время — нельзя ли выудить что-нибудь, на основании чего его можно было бы засадить? Он добивается анархии — он против нашей династии, которая, как говорит наш Друг, под защитою Господа Бога. Ведь омерзительно видеть его игру, речи и подпольную работу. В четверг в Думе будут внесены их запросы, к счастью — с опозданием на неделю, — нельзя ли было бы заранее прикрыть Думу? Только не сменяй старика сейчас, позже можешь, когда тебе только заблагорассудится. Горемыкин, а также Андрон. и Хвостов согласны с тем, что это значило бы играть им на руку. Им невыносима твоя непоколебимость. Так как они поклялись держать тебя в своих руках, то теперь ты уж держись в том же духе.

Ты все еще так же полон энергии и твердости, скажи мне, мой ненаглядный? Ужасно не быть с тобой! У меня к тебе столько вопросов, так много надо рассказать тебе но — увы! мы с тобой не условились насчет шифра. Не могу ничего передавать через Дрентельна. а по телеграфу тоже не решаюсь — за телеграммами следят. Я уверена, что министры, враждебно настроенные ко мне, следят за мной, а это меня нервирует при писании. — Мы были в церкви, затем завтракали на балконе, вместе с Соней. — Я приняла 5 моих Александровцев. так как сегодня день их приема, затем Максимовича. Мы обо всем подробно потолковали. Его порадовало мое бодрое настроение и моя энергия. Я попросила его тоже прислушиваться, и в случае, если услышит неподобающие разговоры, тотчас же останавливать, а также обратить внимание на клуб — он уж 5 месяцев там не был. Разумеется, в его присутствии никто не дерзнет чего-либо говорить, но ему известно, что там происходят весьма неблаговидные разговоры, и он обратит на это должное внимание. — Гр. Фредерикс говорила ему также про Орлова, который тоже, в его присутствии, не смеет сказать ничего неподобающего. О. сейчас распространяет слух, будто он был уволен благодаря нашему Другу. Другие говорят, будто Он живет в Царском Селе, точно так, как раньше утверждали, будто здесь находится Эрни [360].

Приняла m-me Ридигер, вдову одного из Грузинских офицеров. Он похоронен в Бромберге. Я попросила ее присматривать за моей санаторией в Массандре.

Вот текст телеграммы, которую А. только что получила от нашего Друга. “Первого объявление ратников вести, узнайте тщательно, когда губерния (Его) пойдет наша. Воля Божия это последние крохи всего мира. Многомилостивец Никола творящий чудеса”. Не можешь ли ты разузнать, когда призывается Его губерния (Тобольск.), и тотчас мне это сообщить? Я думаю, что в твоем штабе все это точно намечено. Касается ли это Его сына? Но ведь он же не ратник. Так странно — когда Прасковья [361]уезжала, то Он говорил, что она больше не увидит своего сына. Пожалуйста, поскорей ответь.

Максимович нашел госпитали в хорошем виде, но атмосфера там такова, что нужна строгая рука для поддержания порядка. Он находит, что Юсупова следовало бы вернуть туда, а не позволять ему торчать здесь, с чем я вполне согласна.

Боткин рассказал мне, как Гординский (Анин друг), возвращаясь с юга, куда он ездил повидаться с своей матерью, в поезде услыхал разговор двух господ, говоривших обо мне мерзости. Он дал обоим пощечины и сказал им, что они вольны жаловаться, если им угодно, но что он исполнил свой долг и что он точно так же поступит со всяким, кто осмелится так говорить. Разумеется, они были вынуждены замолчать. — Необходима энергия и смелость, и тогда все будет хорошо. Беспокоюсь, что от тебя нет телеграммы. Получил ли ты мою ночную относительно “хвоста” — Христова? Он на нее произвел прекрасное впечатление; и мне хотелось бы, чтобы ты прочитал мое письмо прежде, чем порешишь с Горемыкиным. Получил ли ты оба моих письма в субботу? — Ты слишком далеко, — невозможно в скорый срок добиться от тебя желаемого.

Только поскорее прикрой Думу — раньше, чем они успеют сделать свои вопросы. Будь и впредь так же энергичен!

Максимович был в восторге. Я многое рассказала Боткину, чтобы заставить его кое-что понять, так как он не всегда таков, каким я бы хотела его видеть. Он увидел, что мне все известно, и мне удалось ему объяснить многое, что он не вполне понимал. Я говорю вовсю, — необходимо всех встряхнуть и показать, как им следует думать и поступать.

Можешь ли ты передать или переслать прилагаемое письмо с твоим слугой Н.П. ? Только не через Дмитрия, так как он станет делать свои замечания по поводу того, что мы пишем. Тебя позабавит, как Анастасия ему пишет. — Прилагаю прошение нашего Друга, напиши сверху свою резолюцию. Мне кажется, что эту просьбу вполне возможно удовлетворить.

Аэропланы летают над головой, я лежу, отдыхаю перед обедом. — Если есть что-нибудь интересное, то нельзя ли твоей матушке и мне получать известия с вечера, так как уж очень долго дожидаться до следующего утра? — Сейчас должна кончить.

Прощай, да благословит тебя Господь, мой ненаглядный, мой солнечный свет, жизнь моя! Очень по тебе тоскую. Шлю тебе бесконечное число поцелуев. Навеки твоя женушка

Аликс.

Поклон старику. — Оказывается, что Лагиш, будучи недавно здесь, говорил в клубе против смещения Н. (Сандро Л. [362] это слышал), а потому постарайся приглядеться к нему — что это за человек. — Все смотрят на твое новое начинание, как на великий подвиг. — Аня нежно тебя целует.

Пожалуйста, ответь поскорее.

Царское Село. 31 августа 1915 г.

Моймилый, любимый,

Снова солнечный день — я нахожу погоду идеальной, но Ольга зябнет. Правда, что “le fond de 1'air” свежий. — Я рада, что у тебя была хорошая беседа со “Старцем”, как наш Друг называет Горемыкина. Я полагаю, что твои слова о том, что ты решение откладываешь до своего возвращения, касаются вопроса о смене министра внутренних дел. Как было бы хорошо, если бы ты мог повидать Хвостова, обстоятельно с ним побеседовать и увидеть, произведет ли он на тебя то же благоприятное, честное, лояльное, энергическое впечатление, как на Аню! — Но Дума, надеюсь, немедленно будет распущена.