Егор Гайдар - ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД

В 1989-1990 годах я неоднократно встречался с Горбачевым на широких, узких и совсем келейных совещаниях, помогал ему в работе над разнообразными документами. Укрепился в своей оценке его личности. Несомненно, реформатор, искренне желавший изменить и страну, и социалистическую систему, избавить ее от наиболее очевидных уродливых проявлений. Начиная перемены, он, конечно, не понимал, насколько сложны окажутся задачи, какой титанической силы сопротивление будет оказано даже робким попыткам затронуть каркас тоталитарной советской империи. Столкнувшись с мощными, неуправляемыми процессами, Горбачев растерялся и потерял ориентиры. Выпустив из бутылки джинна политической либерализации, не сумел ни подчинить его, ни загнать обратно. И никак не мог решить, чего же он на самом деле хочет. Тут ярко проявилась самая серьезная слабость Горбачева – его неспособность принимать необходимые, хотя и рискованные, решения и последовательно проводить их в жизнь.

В это время в мире широко обсуждали наши проблемы, пытались понять, в чем состоит стратегическая линия Горбачева. У меня сложилось твердое убеждение, что такой линии вообще не существует,Горбачев делает мелкие тактические шажки, сталкивается с новыми проблемами, делает новые шажки и явно не представляет себе, куда это приведет. Не удивительно, что в 1989-1990 годах "горбомания" либеральной интеллигенции довольно быстро идет на спад. А я все равно испытываю к нему глубокую симпатию как к человеку, взявшему на себя, может быть, не по силам тяжелую ношу российского реформатора.

Летом 1990 года отклоняю предложение Григория Явлинского поработать в российском правительстве. Не в последнем счете и потому, что не хочу оставлять Горбачева в тяжелое для него время. Пожалуй, только крутой политический поворот осени 1990 года, отказ Горбачева от сотрудничества с российскими органами власти, явная ставка его на консервативную часть партийной элиты и силовые структуры, кровавые события в Вильнюсе подвели для меня черту под историей Горбачева-реформатора.

Между тем, к этому времени для либеральной интеллигенции политический распад давно стал двуполюсным. Если не Горбачев, то Ельцин.

Мое отношение к Ельцину тоже далеко не однозначно. Он мой земляк, бывший первый секретарь Свердловского обкома партии. Свердловские связи у нас в семье, как я уже говорил, всегда были сильными. Мы знали о том, как друзья, знакомые оценивают местных руководителей. К Ельцину относились очень хорошо, по-теплому. Говорили, что это один из руководителей, искренне переживающих за дело, способных нормально говорить с людьми. Были огорчены, когда его забрали из Свердловска в Москву. От тех, кому приходилось общаться с ним в Москве по делам городского комитета партии, отзывы были тоже, скорее, позитивные. Да, есть проблемы с кадрами, не знает, кого привлечь, но по крайней мере пытается что-то сделать, навести порядок.

Выступление его на Пленуме ЦК КПСС осенью 1987 года, последующее покаяние на Московской городской конференции, выступление летом 1988 года на 19-й партконференции – все вместе производило довольно сложное впечатление. Были хорошо видны сила и политический потенциал, умение ухватить проблемы, которые действительно волнуют людей. И полная неясность в том, куда этот политический потенциал будет направлен. Особенно смутным было все, что связано с экономикой.

Постепенно стало ясно – Ельцин готов использовать против одряхлевшего социалистического режима его собственное, правда, давно затупившееся от времени оружие – энергичный социальный популизм. Когда через открытую Горбачевым дверку гласности пошел поток информации о привилегиях партийной и государственной элиты, когда высветились масштабы социального неравенства, все эти кремлевские пайки, специальные секции ГУМа, спецполиклиники, спецпансионаты, государственные дачи, радикальные противники коммунистического режима использовали критику привилегий в качестве мощнейшей пропаганды, затрагивающей самые глубинные исторические корни общественного сознания людей, их представления о справедливости. Призыв взять все и поделить, который в свое время в полной мере использовали большевики в борьбе за власть, оказался на этот раз обращенным против них самих.

Ельцин, ездивший в трамвае и пошедший в обычную районную поликлинику, буквально взмыл на гребне народной симпатии, после чего мог себе позволить и неудачные выступления в Америке, и загадочные падения в реку. Ничего не могло остановить роста его популярности, а все накладки молва относила на счет "заговора" элиты против народного заступника.

Когда же на выборах в Москве Ельцин с разгромным счетом (90:10) победил своего соперника, которого поддерживал партийный аппарат, всем стало очевидно, что мы имеем дело с настоящим политическим лидером. Было неясно другое – как распорядится этот лидер той мощной поддержкой, которую оказал ему народ.

Те, кто, как и я, хотели бы добиться глубоких, но все же постепенных, упорядоченных реформ, возлагали свою надежду на стратегический союз Горбачева, как царя-реформатора, и Ельцина, как народного вождя. Конечно, их нелицеприятная риторика по отношению друг к другу, не слишком ловкие маневры Горбачева, пытавшегося предотвратить избрание Ельцина председателем Верховного Совета РСФСР, не содействовали такому тандему, но и не исключали его. Особенно реальным подобный союз стал летом 1990 года, когда Ельцин и Горбачев договорились о разработке и реализации экономической реформы, известной как программа "500 дней". Казалось, совместно они смогут остановить неконтролируемый распад социально-экономических структур, повернуть преобразования в более или менее упорядоченное русло.

С Григорием Явлинским, инициатором создания указанной программы, мы познакомились осенью 1988 года. Меня тогда попросили помочь в подготовке доклада председателя Совета Министров Николая Рыжкова о долгосрочных перспективах развития советской экономики. Наша авторская группа работала в санатории Совмина "Сосны". В ней было несколько моих знакомых, в частности Яков Уринсон, руководивший главным вычислительным центром Госплана, Владимир Машиц, работавший в Центральном экономико-математическом институте, Татьяна Корягина, профессор из научно-исследовательского экономического института Госплана. Татьяна Ивановна, приехавшая чуть раньше, выбрала столик в столовой и пригласила за него нас с Григорием Алексеевичем. Он в это время заведовал Управлением социального развития в Госкомитете по труду и социальным вопросам и слыл восходящей звездой на явно не богатом талантами фоне правительства Рыжкова.

В группе я отвечал за разделы доклада, связанные с финансовой политикой и экономической реформой, Явлинский – за разделы, связанные с социальным развитием. За время совместной работы,длившейся около месяца, мы близко познакомились, немало гуляли, беседовали на самые различные темы. Работа шла нелегко. У нас и высокого начальства явно расходились представления о реальных долгосрочных перспективах советской экономики, да и краткосрочных тоже.