Егор Гайдар - ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД

Между тем, с февраля, как и предполагалось, начала давать видимые результаты сдержанность экономической политики осени-зимы 1994 года. Темпы инфляции упали ниже 10 процентов в месяц. Впоследствии, особенно после того, как в 1994 году были столь бездарно промотаны результаты стабилизационных усилий осени 1993 года, после "черного вторника" и резкого ускорения инфляции, перечеркнувшего надежды на стабилизацию и экономический рост в 1995 году, неоднократно думал о том, правильное ли решение принял тогда – в январе 1994 года. Один из уважаемых мною политических журналистов-аналитиков Николай Карлович Сванидзе убеждал меня в том, что решение было ошибочным, что в России действует железный принцип – "кто уходит, тот проигрывает". Наверное, в чем-то он прав.

Оставшись в правительстве, я имел бы какую-то возможность влиять на ситуацию, противостоять новой инфляционной накачке экономики, начатой с апреля 1994 года, громче сказать о ее неизбежных разрушительных последствиях, может быть, чуть раньше, до "черного вторника", убедить президента, премьера и руководство Центробанка в необходимости корректировать опасный курс и предотвратить критическую ситуацию с валютными ресурсами в январе 1995 года.

И все же даже сегодня эти рассуждения кажутся мне крайне абстрактными, умозрительными. По состоянию на январь 1994 года, мои возможности влиять на процесс принятия принципиальных экономико-политических решений были практически нулевыми. В этом разительный контраст с маем 1992 года, когда тоже всерьез обдумывал возможность отставки. Тогда, при всей трудности, в руках оставались мощные инструменты борьбы, влияния на развитие событий, теперь – одна бутафория. Согласившись же остаться в правительстве на сугубо декоративной роли, я просто продемонстрировал бы готовность примкнуть к когорте людей, для которых сам факт пребывания у власти или рядом с нею – самоцель. А если уж встал в этот строй, не обессудь, что с твоим мнением можно не считаться, – перетопчешься. Борис Николаевич хорошо знал, что я не держусь за высокое положение в государственной иерархии. Согласиться на декоративную роль в политике, которую явно не поддерживаю, значило полностью подорвать, а не сохранить возможность влияния на президента.

Вместе с тем, я понимал, что, и выйдя из правительства, сохраняю в глазах общественного мнения значительную долю ответственности за все, что происходит в стране. Эта ответственность распространялась и на "Выбор России" в целом, и на его фракцию в Думе.

Сразу после выборов, результаты которых разочаровали многих из наших сторонников, отчетливо выявились внутренние слабости коалиции, каковой был блок "Выбор России". Сама широта, некая, как я уже отмечал, идеологическая аморфность избирательного объединения, присутствие в нем немалого количества людей, ориентированных не столько на демократические ценности, сколько на власть, которую давал статус правящей партии, порождали непростые проблемы. На поверхность они всплыли уже при выборе председателя думской фракции.

На эту роль я предлагал кандидатуру Сергея Адамовича Ковалева, одного из самых авторитетных лидеров российского демократического движения еще с диссидентских правозащитных времен, младшего друга и близкого соратника Андрея Дмитриевича Сахарова. Был убежден – его моральный авторитет будет очень важен для формирования политического лица либеральной фракции в Государственной Думе. Сергей Адамович Ковалев шел вторым в избирательных бюллетенях "Выбора России", и мне казалось, что его избрание будет вполне естественным, понятным нашему избирателю. Неожиданно узнал, что на эту же роль претендует Геннадий Эдуардович Бурбулис, возглавлявший избирательный штаб "Выбора России". Это осложнило ситуацию. При сильных качествах Бурбулиса как аналитика, генератора идей, стратега отношение к нему даже среди демократических избирателей было очень сложным, нередко негативным. Роль публичного политика ему явно не давалась. Главное – у меня было твердое убеждение, что многие люди, голосовавшие за нас, просто почувствуют себя обманутыми, если лидером "Выбора России" в парламенте станет Геннадий Бурбулис.

С осени 1991 года, с начала совместной работы в правительстве, я сохранил к нему самое глубокое уважение. И потому попытался объяснить, что в "Выборе России" для него зарезервировано любое, самое высокое место, кроме ее председателя, то есть публичного лица фракции. К сожалению, еще раз убедился, что, как это нередко бывает, трезвое видение ситуации отказывает даже тонким аналитикам, когда дело доходит до тебя лично, до твоей роли, твоих возможностей.

На фракции, при обсуждении вопроса о лидерстве, дискуссия приобрела острый и даже не всегда корректный характер. Явно обозначилась опасность раскола. И это еще до начала реальной парламентской работы! Уже по ходу обсуждения в разгар дебатов пришлось для достижения компромисса сделать то, от чего категорически отказывался, – дать согласие на мое избрание лидером парламентской фракции. Так, один раз согласившись летом 1993 года, тоже в порядке компромисса, принять на себя роль лидера демократов, вынужден был и дальше расхлебывать последствия этого шага, все теснее связывая публичное лицо демократии со своей весьма противоречивой в общественном сознании персоной.

Наш блок шел на выборы с хорошо проработанной программой законотворческих работ, стержнем которой были защита частной собственности, формирование правовых основ стабильного функционирования рыночных институтов. Надо понять всю сложность этой задачи, особенно после семи десятилетий режима, для которого частное предпринимательство было не просто ругательным словом, но и уголовно наказуемым деянием, а потому дух неприятия частной собственности пронизывал все законодательство, всю правоприменительную деятельность. Сложность же состояла в том, что утвердить статьи, защищающие частную собственность, путем указа или декрета невозможно – тут нужна мощная социальная поддержка снизу, которая, в свою очередь, может появиться только тогда, когда необходимость в защите интересов собственника будет осознана и востребована качественно новым общественным сознанием, влиятельными социальными силами.

Поначалу народившийся частный сектор был подобен младенцу, вышедшему из лона матери, но еще соединенному с ней пуповиной. Предстояло отсоединить его от прошлого, чтобы он задышал собственными легкими. Он все более настоятельно требовал кислорода. Конфликты собственников и директоров предприятий, необходимость защиты прав акционеров, масштабные финансовые спекуляции, влекущие за собой экспроприацию имущества вкладчиков, – все это стало реальностями жизни к концу 1993-го – началу 1994 года. Отсюда вполне понятные приоритеты нашей законотворческой работы: Гражданский кодекс, Закон об акционерных обществах, Закон о ценных бумагах, выработка нового Уголовного кодекса, попытки добиться принятия земельного законодательства, легализующего частный земельный оборот, и многое другое.