Вильям Похлебкин - Внешняя политика Руси, России и СССР за 1000 лет в именах, датах, фактах. Выпуск 1

Бывший руководящий сотрудник российского МИД Михайловский позднее напишет: "Вид Троцкого, бледного, небольшого роста, вызывал труднопередаваемую реакцию. Никакие резолюции... абстрактные рассуждения не доказывали с такой очевидностью, что большевистский переворот есть катастрофа..."

Сотрудничать с новой властью чиновники министерства отказались, указав, что тексты договоров с союзниками находятся в разных отделах и Троцкий найдет их сам, когда познакомится с работой внешнеполитического ведомства. Но второе лицо государства и не собиралось знакомиться с работой наркомата. Будущий полпред в Мексике Пестковский вспоминал: "Когда я попросился на работу в НКИД, Троцкий заметил: "Жаль вас на эту работу. Там у меня уже работают Поливанов и Залкинд. Больше не стоит брать туда старых товарищей. Я ведь сам взял эту работу только потому, чтобы иметь больше времени для партийных дел. Дело мое маленькое: опубликовать тайные договоры и закрыть лавочку".

После своего неудачного визита Троцкий в здании МИД больше не появлялся. Ключи от так называемых "бронированных комнат" пришлось добывать Маркину. Но задание Троцкого было выполнено. Фактически министерством руководили посланные им сотрудники, включая и тех российских дипломатов, которые перешли на службу новой власти - Доливо-Добровольского, Петрова, Вознесенского, Полеванова. Именно Полеванову пришлось вместе с Маркиным заниматься выявлением документов, организацией их переводов и публикацией секретных документов. Уже в декабре основная часть секретных документов была сразу же опубликована в периодической печати. Больше того, вышла даже книга - первый выпуск "Сборника секретных документов из архива бывшего министерства иностранных дел", введение к которому написал Маркин. Затем под его редакцией вышло еще шесть выпусков. Впоследствии дотошные исследователи обнаружили некоторые неточности в написании фамилий отдельных российских дипломатов, поскольку они "переводились" с иностранных языков.

Весной 1918 г. Н.Г. Маркин уйдет на фронт и погибнет 1 октября на борту канонерской лодки на реке Каме, сражаясь против мятежного чехословацкого корпуса. Но свою главную задачу - публикацию секретных протоколов - он выполнить успел.

Одновременно Троцкий решал и другую проблему: выход России из войны. Друг и соратник Льва Давидовича по заграничной работе Иоффе возглавил российскую делегацию на переговорах по перемирию. После непродолжительных дискуссий договор о перемирии был подписан 2 декабря 1917 г. в Брест-Литовске сроком на 28 дней. Но надо было идти дальше и заключать мирный договор.

25 декабря 1917 г. российская делегация, возглавляемая. Троцким, прибыла в Брест-Литовск. Через два дня переговоры возобновились. Шли они трудно, поскольку в Германии все большую роль играла прусская военная партия. На заседании 5 января начальник Генерального штаба Восточного фронта генерал Гофман положил на стол карту, где была обозначена линия, определявшая российские западные границы.

Троцкий, как истинный мастер экспромтов и неожиданных решений, был явно не готов терпеливо вести методические переговоры по каждому пункту будущего договора, тем более что, по его мнению, в этом не было необходимости в условиях приближающейся "мировой революции". Он сообщил в Петроград, что считает необходимым прервать переговоры, объявить состояние войны прекращенным и отказаться от подписания аннексионистского мира. В ответной телеграмме Ленин напишет: "Ваш план мне представляется дискутабельным". Иными словами, Троцкому было предложено сделать перерыв и выехать в Питер, на консультации в ЦК.

Переговоры возобновились лишь 17 января. Но и в этот раз они продолжались недолго. Не в характере Троцкого было торговаться по мелочам. По свидетельству австро-венгерского министра графа Чернина, номинальный глава советского МИДа заявил: "Немцы хотят заставить меня признать, что присоединение иностранных территорий, которое осуществляется Германией, не является аннексией. Я не могу пойти на такое признание, даже если это будет связано с падением нового режима в России". Позднее в книге "Моя жизнь" Троцкий напишет: "Чтобы положить конец неуместному маскараду, я поставил вопрос, не расскажет ли немецкий штаб немецким солдатам чего-нибудь насчет Карла Либкнехта и Розы Люксембург? На эту тему мы выпустили воззвание к немецким солдатам. "Вестник" генерала Гофмана прикусил язык. Гофман, сейчас же после моего прибытия в Брест, поднял протест против нашей пропаганды в немецких войсках. Я отклонил на этот счет разговоры, предлагая генералу продолжать его собственную пропаганду в русских войсках: условия равны, разница только в характере пропаганды. Я напомнил при этом, что несхожесть наших взглядов на некоторые немаловажные вопросы давно известна и даже засвидетельствована одним из германских судов, приговорившим меня во время войны заочно к тюремному заключению. Столь неуместное напоминание произвело впечатление величайшего скандала. У многих из сановников перехватило дыхание".

Уже через три дня, 28 января, Троцкий сделает свое сенсационное заявление о том, что мир с немцами он не подписывает, войну с Германией прекращает и дает приказ о демобилизации русской армии. Это был очередной парадокс, которые он так любил: "Ни мира, ни войны". Позже эту фразу будут ошибочно приписывать Каменеву. Между тем немцы не нашлись, чем можно возразить "посланнику в кожанке". Но так продолжалось недолго... Троцкий был снят с поста наркома по решению VII съезда ВКП(б) за срыв переговоров о мире с Германией. Решать практические вопросы, связанные с заключением Брест-Литовского договора и его воплощением в жизнь, пришлось Георгию Васильевичу Чичерину, которого 13 марта 1918 г. назначили исполняющим обязанности наркома.

Троцкий напишет позднее: "Подписание Брестского мира лишило объявление о моем уходе из наркоминдела политического смысла. Чичерина я знал давно. Со вздохом облегчения я передал ему дипломатический руль. В министерстве я совершенно не показывался. Изредка Чичерин советовался со мной по телефону. Лишь 13 марта было опубликовано о моем уходе из наркоминдела одновременно с моими назначением наркомвоеном и председателем созданного по моей инициативе Высшего военного совета".

В своей книге "Моя жизнь" Троцкий отметит: "В те дни в одной из немецких тюрем сидел человек, которого политики социал-демократии обвиняли в безумном утопизме, а судьи Гогенцоллерна - в государственной измене. Он писал: "Итог Бреста не нулевой, даже если теперь дело дойдет до мира грубой капитуляции. Благодаря русским делегатам Брест стал далеко слышной революционной трибуной. Он оказался в силах развязать в разных странах значительные массовые движения. И его трагический последний акт - интервенция против революции - заставил трепетать все фибры социализма. Время покажет, какая жатва созреет для нынешних триумфаторов из этого посева. Рады ей они не будут".