Джон Мэн - Чингисхан

В году 800-м н. э. этот образ жизни, если посмотреть на не го в более широком историческом и доисторическом кон тексте, был сравнительно новым явлением. Ибо 90 % своих 100 000 лет пребывания на земле люди были охотниками. Они жили в соответствии со сменой времен года, изучали повадки зверей и радовались дарам природы. Около 10 000 лет тому назад, по мере отступления великого ледника, социальная жизнь стала иной. Изменения стали исчисляться не эра ми, а тысячелетиями. Появились, быстро сменяя друг друга, две другие системы. Одна была земледелием. К 5000 году до н. э. земледельческие общины испещрили окраины континентов, забираясь вверх по долинам великих рек Египта, Месопотамии, Индии и Китая. Эта революция распахнула двери перед стремительным наплывом перемен, которые предопределили сегодняшний мир: рост населения. Богатство, досуг, города, искусство, литературу, промышленность, широкомасштабные войны, управление государством — большую часть того, что статичные урбанистические общества называют цивилизацией.

Вторая система (после охотников-собирателей и земледельцев), которую уже начинали использовать первые монголы, была скотоводческой, с ее стадами и табунами и находящимися в постоянном движении пастухами, и ее называют пастбищно-кочевой. Сто лет назад модной была теория, принятая учеными, занимавшимися доисторическими обществами, и трактовавшая переход от кочевого варварства к оседлой цивилизации как спокойный и равномерный процесс по следующей схеме:

охотники-собиратели > пастбищные

скотоводы-кочевники > земледельцы >

урбанистический образ жизни

Теперь так не думают. Сегодня все сходятся во мнении, что земледелие идет вторым, обеспечивая ресурсы одомашненных животных, с которыми кочевники были в состоянии переходить к пастбищному кочевому скотоводству. Это позволяет социальную эволюцию человеческого общества пред ставить в ином виде:

сначала охотники-собиратели,

за ними земледельцы,

потом скотоводство, давшее начало двум системам: пастбищному кочевому скотоводству

и урбанистическому образу жизни.

Другими словами, пастбищное кочевое скотоводство является не «первобытным» образом жизни, но таким-же развитым, как земледелие. Когда это изменение произошло, в Южной России и Западной Сибири — а это случилось около 4000 лет до н. э., - людей поманил новый мир — море трав, или степь, и это море простирается на 6000 километров от Маньчжурии до Венгрии.

Охотникам-собирателям и земледельцам степь не сулила ничего. Протянувшись через центр Евразии между тундрой и пустынями, тайгой и горами, травянистые равнины Внутренней Азии расположены высоко, открыты всем ветрам и плохо орошаются водой. От Урала до Тихого океана мало мест, которые бы рождали желание осесть надолго. Большие реки; которые в других местах представляют собой артерии, здесь текут на Север в арктические пустыни или бесполезно растрачивают силы во внутренних морях. Амур, в который впадает Онон, течет на восток на протяжении 4300 километров, но шесть месяцев в году скован льдом. Не пользуясь смягчающим влиянием какого-либо океана, эта территория подвержена огромным температурным колебаниям, и летом жара доходит до 40 градусов Цельсия, а зимой студеные ветры могут заморозить в считаные минуты любые мясные продукты.

В этом океане зелени монгольские степи-пастбища образуют лагуну длиной 1600 и шириной 500 километров, которая соединяется с остальным степным пространством через горные коридоры, прорезающие в западном направлении горные системы Алтая и Тянь-Шаня, и через долину Амура на восток с Маньчжурией. Ограниченные с севера сибирскими горами и лесами, а с юга каменистой пустыней Гоби, монгольские степи представляют собой нелегкую среду обитания для человека. Даже «низины» лежат здесь на высоте 1200 метров над уровнем моря. В Гоби в разгар лета дневная температура 40 градусов Цельсия ночью сменяется заморозками на почве, и к рассвету вход в юрту обрастает кружевами инея. С ноября по апрель сельские жители для получения воды пилят блоки льда и растапливают их на огне.

Крестьяне-земледельцы могут вести хозяйство и зарабатывать на жизнь, только селясь по берегам зеленого океана, где он сливается с лиственными лесами и саванной с разбросанными по ней купами деревьев, или в немногочисленных оазисах и плодородных речных долинах. Жившим на окраинах этих обитаемых областей приходилось несладко, что заставляло их отправиться на поиск лучшей доли в этой вселенной трав, которая подарит пищу, кров, верховую лошадь, возможность растить детей, вооружать армию и создавать империю. Естественно, ничего подобного не приходило в голову безымянных первопроходцев, которые осмелились потревожить это зеленое море. Заселение степей шло через бессчетное количество попыток, ошибок, тупиков и отступлений, по мере того как животных, извечную охотничью добычу, стали ловить, содержать в загоне, выращивать, пускать на мясо и, наконец, отсортировывать и укрощать. Некоторые виды животных удалось приручить: оленей на границах Сибири и Монголии, яков в Тибете, верблюдов в полупустынных областях. Но одно животное сыграло особенно важную роль, став ключом к богатству пастбищных просторов, — им была лошадь.

В Азии одомашнивание лошадей шло полным ходом уже к 4000 году до н. э., о чем говорят археологические раскопки на нижнем Дону. Первоначально, о чем можно судить по найденным здесь кучам костей, лошадей выращивали на мясо, затем, невероятно долго, происходила революция в сознании. На лезвии ножа, выкопанного в верховьях Оби и да тируемого 2000 годом до н. э., сохранился рисунок человека, держащего взнузданную лошадь. К этому времени люди уже умели объезжать эти капризные создания и пользовались для этого бронзовыми шпорами, чтобы подчинять их своей воле, делая из жертвы товарища, выращивая и воспитывая в них послушание, силу и выносливость.

Прошли еще тысячи лет насильственной эволюции, а этот новый подвид выглядел по-прежнему диким — тяжелые, толстошеие и мохнатые, но характер стал теперь иным. Монгольские кони в наше время мало чем отличаются от своих предков. Для европейского глаза они непривлекательны, но остаются такими же крепкими, как в древние времена, и переносят суровые зимы, копытами откапывая из-под за мерзшего снега пучки трав. Их может погубить только самое жестокое ненастье, вроде снежного бурана, при котором трава покрывается непробиваемым ледяным панцирем. Уже долгое время число выживших лошадей превышает потребность в них населения. К 1000 году центральноазиатская лошадь была главным транспортным средством, помощником пастухов, без нее невозможно было бы представить охоту, нельзя было бы вести военные действия — лошадь стала ста новым хребтом степной экономики.