Джон Мэн - Чингисхан

Они следовали южным берегом Керулена, когда, к их не вероятному изумлению, в воздухе похолодало, солнце затянулось дымкой, и они неожиданно погрузились в почти кромешную тьму. Случилось полное солнечное затмение, событие, которое позволяет установить точную дату и место, где они находились в этот момент.

Это произошло поздним утром 23 мая 1221 года по современному календарю, и они находились неподалеку от Авраги, лежащей в 10 километрах к северу от реки. Здесь проделанный мною путь совпал с маршрутом Цянчуня, и я наблюдал глаза ми Ли, как возницы повозок и всадники остановились, пораженные, увидев реку, текущую в берегах, заросших зазеленевшими после зимы ивами, и океан трав, расцвеченный точками маленьких, похожих на звездочки цветов, а там, вдалеке, исчезающие в ледяной дымке горы с шапками снега, а над всем этим черный диск луны, ненадолго увенчанный короной спрятавшегося за ней солнца и зависший в суме речном небе, которое вдруг засверкало всей россыпью звезд.

Путешественники продолжили свой путь вдоль Керулена, реку, чтобы переночевать в Авраге, переходить не стали, и это говорит о том, что старая столица утратила свое значение и ее уже переносили на новое запланированное место, в Каракорум. В том месте, где Керулен отклоняется к северу, в сторону Бурхан Халдуна, они повернули на юго-запад, где их ожидал восторженный прием в каждом лагере, отмеченным скоплением юрт. Монголы, которым от мышей-полевок известны все степные секреты, уже не первый месяц поджидали приезда Цянчуня. Все лето они двигались на юго-запад и прошли неподалеку от того места, где предполагалось от строить Каракорум, о чем Ли не обмолвился ни словом, и продолжили путь по петляющей среди холмов дороге, которая привела их в покрытые соснами и елями Хангайские горы. Здесь, на высокогорных пастбищах, они увидели «сотни и тысячи» фургонов и юрт, «паланкины, павильоны и прочие красоты этого лагеря наверняка поразили бы ханов древних гуннов». Это было летнее стойбище двух княгинь, одна из них была тангуткой, которую подарили Чингису, когда в 1210 году сдалось Си Ся, вторая была китаянкой, подаренной в 1210 году после капитуляции Бейджина. Ожидая возвращения хана, они, по-видимому, жили совсем неплохо, как приличествовало их положению, и щедро угощали хлебом, испеченным из муки, доставленной на верблюдах за 700 километров из-за Тянь-Шаня. Дальше их путь лежал через горный хребет и вниз через долину, где они повстречали первого мусульманина, занятого рытьем канала для орошения полей ячменя (ячмень хорошо растет даже в Гоби, если есть вода, которую можно собирать из множества родничков у подножия гор).

Где-то на севере находилось стойбище военачальника по имени Чинкай, мусульманина из Хорезма, который ушел из родных мест, присоединился к кераитам, поступил на службу к Чингису в тот самый момент, когда ему пришлось «испить воды Балджуны», и сделался его доверенным помощником. Сам Чинкай приехал на следующий день. Учитель просил его, нельзя ли перезимовать здесь и дождаться приезда Чингиса? Невозможно, ответил Чинкай, это выше его сил и может стоить ему места: «Если Учитель останется здесь, виноватым буду я». Но Чинкай с этого момента сам поведет путешественников. Он знает дорогу через обрывистые Алтайские горы до самой пустыни, через Царство Белых Костей, где когда-то пропала целая армия, а потом на горизонте они увидят сверкающие вершины Тянь-Шаня и пойдут, огибая восточные рубежи великого Джунгарского бассейна, где путь через песчаные дюны «походит на плавание корабля через гребни гигантских валов» и где даже сейчас, в сентябре, днем стоит убийственный зной, и двигаться можно только по ночам. Спутники Цянчуня затряслись при мысли, что на них из окружающего мрака станут набрасываться всякие чудища, но Учитель рассмеялся и сказал: «Разве вы не знаете, что привидения и злые духи исчезают в присутствии честных людей?»

Теперь они вступили на земли уйгуров, где у Бешбалага, одного из городов-оазисов к востоку от современного Урумчи, проходил Шелковый путь. Местный правитель поместил Учителя на верхнем этаже огромного дома с видом на виноградники и прислал ему вина, фруктов и благовония — не совсем то, что требовалось аскету, не употреблявшему фруктов, но вполне в соответствии с его воинским сопровождением. Вечером путешественников развлекала труппа китайских карликов и музыкантов.

Дальше их путь лежал на запад в сторону Казахстана, и они повернули налево к озеру Сайрам, там пришлось перетаскивать повозки через овраги и горные потоки новой военной дороги через перевал Сосновый с 48 деревянными мостами, построенными Джагатаем год назад для передвижения монгольских войск. Отсюда они пошли по реке Или с ее лугами и шелковичными деревьями, миновали Алмалык, получивший свое название (как бывшая столица Казахстана Алмата) по названию фрукта, которым славилась область, — «алма», яблоко. Отсюда по обращенным к северу предгорьям Тянь-Шаня, мимо Баласагуна, старой столицы, где перед своим поражением ненадолго воцарился Кучлугони, проследовали через Ташкент, пересекли вход в Ферганскую долину к Самарканду.

Былое население Самарканда в 100 000 домов, скажем, 350 000 человек, сократилось после нападения Чингисхана на 75 процентов (а это был город, который в основном избежал гнева монгольских захватчиков). Сейчас им правила интернациональная администрация. Китайцы, кидани и тангуты занимались земледелием, китайские ремесленники восстанавливали город. Лю Вень выехал вперед и вернулся с сообщением, что понтонная переправа через Сырдарью разрушена бандитами.

На пороге зима. Чингис далеко, воюет в Афганистане. Не лучше ли организовать встречу весной? Учитель дал согласие. Наместник Самарканда, кидань по имени А-хай, владевший множеством языков, предоставил в распоряжение Цян-чуня дворец шаха Мухаммеда, который сам А-хай отказался использовать для своей резиденции, опасаясь мятежа местных жителей. Путешественники заволновались, и на этот раз их успокоил Цянчунь: «Человек, исповедующий Дао, полагается на дорогу судьбы, куда бы она ни вывела, — произнес он с присущим ему оптимизмом. — Добро и Зло идут своим путем и не вредят друг другу». Наместник упорно предлагал Учителю вино, золотую парчу, рис, муку, фрукты и овощи, он отказался от всего, согласился принять только виноград для своих гостей. Трудно быть аскетом, живя во дворце в окружении поклонников и имея возможность пользоваться любой роскошью и удобствами, но Цянчунь не поддался соблазнам и не отступился от своих принципов: «В его обычай входило раздавать беднякам и голодающим горожанам все зерно, без которого мы могли обойтись… и таким об разом он спас много жизней».