Джон Мэн - Чингисхан

На перевале и в помине не было никакой машины и никакого Эрдене. Должно быть, он каким-то образом изловчился перевалить на другую сторону горы. Это было добрым знаком, ибо означало, что мы можем оттуда выбраться, но в этой бочке меда была и своя ложка дегтя, — это одновременно возвещало огорчительный конец моим амбициям, ибо предстоит еще преодолеть, возможно, непроходимый для машины топкий перевал.

Мы поднялись к Порогу, оставив позади бушевавшую в долине грозу, и спустились по противоположному склону до места, где нас остановило болото. Все равно никаких признаков машины. Я переспросил Тумена о том, как они договорились с Эрдене.

— Я тысячу раз говорил вам! — разозлился он. — Он либо останется там, где мы расстались, либо будет здесь!

Возможно, мы его пропустили. Мы побрели назад, вверх — вниз, к тому месту, где накануне расстались. Машины нет. Мы поискали следы, все следы растворились в грязи и лужах.

Мы переходили Порог уже вдевятый раз, и в голове у нас рисовались самые жуткие сценарии. В машине что-то отказало, и Эрдене уехал ремонтироваться. На него напал мед ведь (но где в таком случае машина?). Он просто бросил нас (но с какой стати?). В любом случае нам оставалось полагаться только на самих себя. Придется тащиться 30 километров по дороге, а потом еще сколько-то, чтобы выйти к первой юрте, конечно, если только семейство, сражавшееся с волком, все еще там. И у нас почти не осталось еды.

Надвигалась ночь, а вместе с ней еще одна буря. Мы натянули палатку прямо посреди дороги у самого болота и не ус пели протиснуться в нее, как по ней забарабанили тяжелые капли. В считаные секунды водопад превратил палатку в настоящий боевой барабан. Тонкая палаточная ткань дрожала с таким шумом под ударами штурмующей воды, что разговаривать не было никакой возможности. Я погрузился в трясину сожалений и догадок, пытаясь разобраться, что же такое произошло и что нам делать, настроение было самое мрачное. В такую погоду пешком ни за что далеко не уйти. Благо даря сумасшедшему мастерству Эрдене перед нами открылась дорога, и я все испортил своей дурацкой ошибкой. Но опять же, не будь этой ошибки, сидеть бы нам сейчас, в такую-то погоду да еще без компаса, на дикой горе на полпути к вершине Бурхан Халдуна. Невезение и недомыслие, воз можно и то и другое, взятые вместе, либо погубили, либо спасли нас. Что именно они сделали, сообразить я не мог.

— Хорошо еще, что у вас столько терпения! — прокричал, перекрывая громовую дробь дождя, Тумен.

— А что делать! — проорал я в ответ.

— Другие стали бы обвинять меня и побили бы.

— Не говори глупости. — Мне и в голову не приходило, что кто-нибудь мог так жестоко воспринять несгибаемый оптимизм Тумена. Кроме того, во всем был виноват я, и только я.

— Это не глупости . Они меня побили. — При воспоминании он покачал головой.

— Кто же это побил тебя?

— Эти… как их… итальянцы! И знаете, что они первым делом сказали? «Но мы же заплатили! Мы за-п-л-а-т-и-л-и!» — Он проревел эти слова так, словно итальянцы были ослами, чтобы не подумать, что никакие деньги не могут ничего гарантировать в этом неустойчивом мире.

Я не стал расспрашивать о том, как это случилось. Голова у меня была занята едой: у нас остались два кусочка колбасы, пакет йогурта и полплитки шоколада. Женская еда — никакого мяса для тридцатикилометровой прогулки, которую, может быть, придется совершить нам, будет лить дождь или не будет лить дождь, все равно.

Придется поискать письменного отчета у других путешественников, главным образом у Шуберта и де Рашевильца, который прошел по его стопам 36 лет спустя. Мрачные небеса продолжали извергать водопады воды, а я принялся читать в который раз, но только намного внимательнее, то, что писал он.

Нужно сказать, что экспедиция де Рашевильца не была та кой уж легкой и гладкой. В его команде было десять человек, их маршрут длился две недели и проходил по нескольким историческим местам. В группе была женщина. Поскольку женщинам запрещено посещать Бурхан Халдун, пришлось прибегнуть к особому ритуалу, для чего специально пригласили шамана. Они передвигались на трех машинах и в Монгоморте наняли несколько лошадей, которые двигались следом и понадобились для последнего подъема. При такой мощной поддержке им удалось перейти Порог. «Жуткое дело, — написал он мне потом. — Мы несколько раз увязали и часами выкарабкивались из грязи».

У нижнего овоони разбили лагерь и стали готовить пиршество, а шаман тем временем занялся своим делом: «танце вал, бубнил, пел, бил в бубен, впадал в транс и все такое». Под конец пиршества «шаман сказал нам, что дух Чингисхана дает всем нам разрешение подняться на гору, чтобы поклониться ему». До первого плато они добирались минут двадцать, там Игорь, как и Шуберт, нашел осколки изразцов и кирпичей, а также две большие металлические вазы — все, что осталось от разрушившегося храма Камала.

Они двинулись дальше, на второй уровень, который Рашевильцу показался намного интереснее, чем его описал Шуберт, потому что в представлении Игоря здесь было на стоящее обширное кладбище. «Мы оказались на плоском го лом пространстве шириной несколько сотен метров, испещренном древними раскопами, т. е. ямами, которые сначала вырывались, а потом вновь засыпались землей, камнями и разным мусором, все ямы отчетливо выделялись на поверхности земли под редкими пучками травы». После еще одного крутого подъема они нашли пирамидки ово. «Не было видно никаких признаков захоронений, но если смотреть вниз, то за выступом горы можно различить следы человеческой деятельности». Свое описание Игорь сопровождал интригующим заключением, что «представляется вполне допустимым, даже весьма возможным, что здесь, на южной и юго-восточной стороне горы… лежат похороненными монгольские императоры».

Осознать, что я упустил шанс затратить каких-то два часа, чтобы попасть на кладбище, где может находиться могила Чингисхана, не было сил. Я выключил фонарик и лежал в темноте, чувствуя себя совершенно несчастным. Дождь не унимался. Вдобавок ко всем моим неприятностям, у меня не было ни пенопластикового матраца, ни подушки. Обессилев от мокроти и огорчения, я погрузился в долгий сон.

Я проснулся после десятичасового очищающего сна. Буря закончилась. Утро было великолепное, небо бледно-желтое, на всем окружающем, на кустах ивняка разлился легкий туман, он оседал на подошве горы и закрывал дорогу, по которой мы скоро пойдем.

Я простоял наружи всего несколько минут, когда до моего слуха из самой гущи тумана донесся некий звук. На миг мозг отказывался поверить ушам. Я бессмысленно уставился в пространство-молоко, из которого, словно явление потустороннего мира духов, выполз «газик», за рулем которого с самым невозмутимым видом сидел Эрдене.