Фердинанд Грегоровиус - История города Рима в Средние века

Излагая историю развалин Рима, мы дополнили ее описанием бедственных событий, имевших место в XI веке, В XII веке в Риме все так же господствовала война; нетрудно представить себе поэтому, как много погибло тогда древних зданий, в особенности во времена Генриха IV и Роберта Гюискара. Когда спокойствие было восстановлено в Риме, остатки древних зданий послужили материалом для возобновления города. Об охранении памятников древности не заботилась никакая власть, и для получения извести теперь, так же, как и прежде, пускали в дело и благородный мрамор, и даже статуи. Для чужеземцев Рим так же продолжал быть местом, откуда можно было черпать ценный материал. Как некогда Дезидерий перенес из Рима колонны в Монте-Касино, так теперь то же самое проделывали иноземные князья и епископы. Посещая Рим, они с жадностью взирали на великолепные создания древности и, видя их совершенно заброшенными. невольно помышляли о том, как бы воспользоваться ими. Аббат монастыря Сен-Дени Сугерий, современник св. Бернарда, признается, что он наметил в термах Диоклетиана, а так же и в других термах несколько изумительных по своей красоте колонн для того, чтобы отправить их на корабле во Францию и употребить на постройку своего аббатства, к которой он приступил в то время. Если в этом случае трудности, сопряженные с перевозкой, и другие обстоятельства помешали Сугерию привести свое намерение в исполнение, то в других случаях подобных преград могло вовсе не быть.

Между тем публичные сооружения принадлежали по праву государству, и существуют документы того времени, из которых видно, что папы жаловали памятники частным лицам и церквям. Большая часть древних развалин находилась именно в таком частном владении; это обстоятельство и спасло их от окончательной гибели, на которую обрекается имущество, оставляемое без хозяина; что же касается пользования памятниками, то последствием его было только искажение их, но не разрушение. Примером той участи, которая постигала в таких случаях памятники, может служить триумфальная арка Септимия Севера. В 1199 г. Иннокентий III утвердил за церковью Свв. Сергия и Вакха обладание частью этой арки. «Мы утверждаем, — так гласит булла, — половину всей триумфальной арки, состоящей из трех отдельных арок, именно одну из двух арок меньшей величины (над которой воздвигнута одна из башен), стоящую ближе к вашей церкви, и половину всей средней и с камерами, примыкающими к меньшей арке» Далее сказано, что другой половиной арки владеют наследники некоего Цимина. Следовательно, эта триумфальная арка принадлежала двум различным владельцам, была совершенно перестроена обращена в укрепление и имела наверху башню.

Таким образом, папы по-прежнему продолжали считать древние сооружения достоянием государства; читатель помнит, что церковь признавала своею собственностью замок св. Ангела и Пантеон. Когда римляне достигли независимости, собственником всех тех общественных сооружений, которые еще не были обращены римскими фамилиями в укрепленные дворцы, объявил себя город. Сенат признал своею обязанностью заботиться об охранении целости городских стен, и ради удовлетворения этой потребности папа должен был ежегодно платить в пользу города определенную денежную сумму. Поэтому на величественных стенах Аврелиана мы находим, наряду с именами древних императоров и консулов, так же имена средневековых сенаторов времен Барбароссы. В 1157 году сенат восстановил часть стены близ porta Metrobia, и в настоящее время в этом месте, на башне della Marana, еще можно видеть доску с надписью, в которой все это изложено и затем приведены имена сенаторов, бывших тогда правителями; но о папе эта надпись не упоминает. Marana — название ручья, протекающего под башней в город.

Ни в одной, однако, надписи нет указаний, что тот или другой водопровод был восстановлен сенаторами или папами; об этих колоссальных сооружениях Древнего Рима совершенно умалчивается. Но на одном из мостов на острове Тибра мы еще и теперь видим надпись с именем сенатора. Эта надпись, находящаяся на мосту Cestius, гласит: «Бенедикт, светлейший сенатор великого города, восстановил этот, почти совсем разрушенный мост». Нет сомнения в том, что этот сенатор был Benedictus Carushomo. Из письма сената к Конраду мы знаем, что городом был восстановлен так же Мальвийский мост, разрушенный римлянами при Генрихе V. Но мы имеем еще другое, более замечательное свидетельство забот сената об охранении городских сооружений. Случилось так, что 27 марта 1162 г., через день после вступления Барбароссы в несчастный Милан и, вероятно, в тот самый день, когда этот город был предан варварскому разорению, римский сенат постановил принять меры к охранению колонны Траяна, «дабы она никогда не могла быть разрушена или повреждена и, оставаясь неприкосновенной в ее настоящем виде, служила бы всегда к славе римского народа, пока существует мир. Тот, кто дерзнет нанести ей ущерб, будет предан смерти, а имущество его будет конфисковано». Художественный памятник великих воинских подвигов Траяна принадлежал в то время женскому монастырю Св. Кириака, и римский сенат, не находя в этом обстоятельстве ничего предосудительного признал за монастырем право владения и колонной, и стоявшей возле нее небольшой церковью Св. Николая. Колонна Марка Аврелия так же принадлежала мужскому монастырю Св. Сильвестра in Capite. Надпись находящаяся в атриуме этого монастыря, гласит: «Так как колонна Антонина принадлежала монастырю Св. Сильвестра и стоящая возле нее церковь Св. Андрея с дарственными приношениями пилигримов в верхнем и нижнем алтарях уже с давних пор арендными договорами передавалась в сторонние руки, то мы, желая, чтобы это отчуждение никогда более не повторялось, властью св. апостола Петра и святых Стефана, Дионисия и Сильвестра проклинаем и предаем анафеме аббата и монахов, если они осмелятся сдать в аренду колонну и церковь или уступить их в виде бенефиции. И если кто-нибудь вздумает отнять у нашего монастыря эту колонну силой, тот да будет проклят, как грабитель церкви, и навеки предан анафема Да будет так! Это постановлено властью епископов и кардиналов в присутствии многих священнослужителей и мирян. Составил и скрепил Петр, милостью Бога смиренный аббат этого монастыря, совместно с братией, в лето от Рождества Христова 1119, в XII индиктион».

По мере достижения независимости римляне стали относиться к древности любовью и к ее памятникам прониклись уважением, поняв, как много обязан Рим своей главой сооружениям древних. У нобилей так же явилось желание прославиться возведением построек и тем содействовать украшению города. С этой именно целью была воздвигнута на мосту сенаторов (ponte Rotto) башня, которая в позднейшие годы Средних веков получила название Monzone, в народных же преданиях известна до настоящего времени под именем дома Пилата и дома Кола ди Риенцо. Эта удивительная башня (в Риме на всех мостах стояли башни), в которой взималось perkgium, должна была представлять собою пышный дворец. Сохранившиеся развалины этой башни, построенной из прочного кирпича, являются в настоящее время одним из самых замечательных памятников странной архитектуры частных зданий в Риме в Средние века. Карнизами и небольшими ложами башня разделялась на несколько этажей; вход в нее с улицы был сделан со сводом; внутри были комнаты с искусно выведенными крестовыми сводами; в верхние этажи вела каменная лестница. Снаружи башня была украшена древними изваяниями; грубые полуколонны из кирпича поддерживают фриз, представляющий самую разнородную смесь розеток из мрамора, арабесок и небольших мифологических рельефных фигур. В нише, устроенной в наружной стене у входа, первоначально находился бюст строителя (в Риме, следовательно, снова стали делать бюсты); впоследствии этот бюст пропал, и сохранилось одно лишь посвящение, изложенное высокопарным слогом. В другой пространной надписи, написанной леонинскими стихами, поименованы строитель и его семейство. Своим напыщенным тоном она напоминает речи, с которыми римляне обращались к Конраду и Фридриху; но минорная нота эпитафии, которая звучит в рассуждении о ничтожестве всякого земного величия, придает этой надписи некоторую поэтическую прелесть. «Николай, которому принадлежит этот дом, понимал, конечно, что слава в здешнем мире лишь одна суета. Воздвигнуть этот дом его побуждало не столько тщеславие, сколько желание восстановить блеск древнего Рима. Находясь в прекрасном доме, помни о могиле и о том, что тебе придется недолго в нем жить! Смерть мчится на крыльях. Человеку не дано жить вечно. Наша жизнь коротка и течение ее так же неверно, как полет пушинки. Как бы ты ни старался укрыться от ветра, пусть двери твоего дома будут заперты ста замками, пусть тысяча сторожей охраняет эти двери, у твоего изголовья будет все-таки сидеть смерть. Запрешься ли ты в замке, теряющемся в небесах, смерть тем скорее оттуда исхитит тебя, свою добычу. Величественный дом подымается к звездам; он воздвигнут первым из первых, великим Николаем, пожелавшим восстановить славу своих предков. Его отца звали Кресцентием, мать Теодорой. Этот знаменитый дом построен отцом для своего дорогого ребенка Давида». Без всякого основания создалось предположение, будто этим строителем был один из Кресцентиев и даже именно тот знаменитый Кресцентий, который жил во времена Оттона III. Сколько нам известно, в этой фамилии не было никого с именем Николая. Римское искусство, создавшее башню такой странной формы, было тек же далеко от искусства Джотто, построившего башню во Флоренции, как далека хроника Бенедикта Сорактского от хроники Виллани. Время возведения башни неизвестно; но, помимо исторических указаний, судя лишь по характеру надписи, надо полагать, что башня была построена в XI или XII веке. Варварский стиль этого баронского дворца выступает тем резче, что в непосредственном соседстве с ним стоят хорошо сохранившиеся два небольших римских храма, замечательных по своей изящной простоте. Сравнив свое сооружение с этими храмами, строитель должен был бы, конечно, почувствовать стыд; тем не менее римлянам того времени эта башня, вероятно, казалась сооружением небывалым, грандиозным и живописным. От этого здания, которому римский консул счел нужным посвятить надпись, приличествующую разве одному из сооружений Рамзеса, уцелели одни ничтожные развалины, которые теперь превращены в конюшню и сеновал. Так жестоко посмеялась судьба над тщеславным строителем, первым из первых людей, воздвигшим величественную башню.