Юзеф Мацкевич - Катынь

Итак, заключая договор с Советским Союзом, польское правительство не ставило иных требований, кроме восстановления status quo 1939 года и… bona fide требует освобождения всех военнопленных и вывезенного в СССР польского гражданского населения.

Эти требования были подробно изложены:

(а) в ноте от 8 июля 1941 г., врученной министру Идену польским министерством иностранных дел;

(б) в проекте польско-советского договора от 12 июля того же года.

В результате 30 июля 1941 года был подписан польско-советский договор, дополнительный протокол к которому гласил:

1. С возобновлением дипломатических отношений правительство СССР предоставляет амнистию всем польским гражданам, которые в данный момент лишены свободы как военнопленные или по другим причинам и находятся на территории СССР.

2. Данный протокол вступает в законную силу одновременно с договором от 30 июля 1941 года.

Польско-советский военный договор был подписан 14 августа 1941 года. С этого дня начинают вливаться в формирующуюся на территории СССР польскую армию освобожденные из лагерей и тюрем военнопленные [11] Главным образом, интернированные в свое время в Литве и Латвии и попавшие в советские руки после захвата этих государств Советским Союзом. и гражданские лица, вывезенные большевиками во время их вторжения в Польшу. Однако вскоре польское командование в СССР устанавливает, что не хватает многих известных офицеров, о которых оно достоверно знало, что они попали в советский плен в 1939 г. Например, не хватало офицеров из группы генерала Андерса во главе с начальником штаба майором Солтаном, не хватало долголетнего адьютанта ген. Сикорского майора Фурмана, не хватало многих полковников и даже генералов. По истечении некоторого времени было установлено, что не достает и ряда офицеров низших рангов. Дальше, по мере притока пленных в армию, обнаружилось, что недостающих больше, чем прибывающих. Польские власти, озадаченные этим фактом, сначала обращаются к советским офицерам связи. Те, со своей стороны, дают уклончивые ответы, говорят об освобождении значительного числа пленных еще в 1940 году и об отправке их в Польшу.

Но польские власти находятся в непосредственной связи с освобожденными пленными из группы лагеря в Грязовце. От них они узнают, что недостающих офицеров нет и на родине, так как они получали от их семей тревожные письма с вопросами о судьбе последних. Итак, объяснения советских офицеров связи неудовлетворительны. Это пока что держится в тайне. Польское командование отдает распоряжение, направленное властям подпольного движения под немецкой оккупацией, чтобы они проверили советскую версию. Может быть, немцы поместили их в лагерь для военнопленных? Одновременно при командовании Польских вооруженных сил в СССР создается специальный отдел, в задачи которого входит составить список пропавших.

Следует подчеркнуть, что несмотря на многие улики, в первой стадии контакта с советскими властями польские власти не хотели подвергать сомнению утверждения советского правительства. Никому не приходило в голову, что можно было просто уничтожить такое количество офицеров и рядовых. Строились предположения, что халатность и нечестность местных властей препятствовали освобождению пленных или что причиной тому были огромные транспортные трудности, с которыми во время войны Советскому Союзу приходилось бороться.

Польским послом в Москве был тогда назначен Станислав Кот — кстати, явный сторонник союза с СССР. По странному стечению обстоятельств, именно ему выпали на долю главные хлопоты, которые впоследствии недвусмысленно осветили катынскую загадку. Потом этот человек перешел на сторону квислинговского «варшавского правительства», подчиненного Москве и в 1945 году был назначен его послом в Риме… Но тогда он действовал, как и другие, добросовестно, и его переговоры и ходатайства, записанные и точно запротоколированные, сегодня представляют. собой архив, органически связанный с катынским делом и делами о других преступлениях.

Первый разговор на тему о пропавших без вести пленных состоялся между ним и заместителем наркома иностранных дел СССР Вышинским 20 сентября 1941 года.

Через семь дней, 27 сентября, посол Кот вручает советскому правительству ноту, в которой перечисляет ряд случаев, в которых советские власти:

(1) задерживают польских граждан в индивидуальном или групповом порядке в исправительно-трудовых лагерях и тюрьмах;

(2) препятствуют связи с польским посольством;

(3) препятствуют польским гражданам свободно выбирать или менять местожительсто;

(4) заставляют их по-прежнему работать в качестве заключенных;

(5) отказываются выдавать свидетельства об амнистии.

6 октября Кот и Вышинский встречаются снова, а 13 октября польское посольство вручает новую ноту по поводу невыполнения советских обязательств, касающихся освобождения польских граждан из лагерей.

С 30 июля, дня подписания договора, прошло уже два с половиной месяца. Где находится больше 8 тысяч польских офицеров? Где остальные 7 тысяч военнопленных? Господин посол не хочет раздражать советское правительство и готов проявить терпение. Кроме того, ожидают приезда в СССР самого генерала Сикорского. 14 октября, на следующий день после вручения ноты, Станислав Кот говорит Вышинскому:

— Я надеюсь, что, когда генерал Сикорский приедет, он уже найдет всех своих офицеров.

— Мы отдадим вам всех людей, которые у нас есть, — отвечает Вышинский, — но мы не может отдать вам тех, которых у нас нет. Например, англичане дают нам фамилии своих людей, которые якобы находятся в СССР, но которых в действительности здесь никогда не было.

И замнаркома пожимает плечами, словно он впервые слышит о том, что в Советском Союзе, где на учете не только люди, но и их поступки и слова, еще в 1940 году должно было находиться 15 тысяч заключенных в лагеря офицеров и рядовых польской армии. И это он, бывший генеральный прокурор самого полицейского государства в мире!

Генерал Сикорский желает поддерживать хорошие отношения с Советским Союзом. По этому поводу у него возникают трения с собственным правительством и польской общественностью, которые не могут простить причиненных несправедливостей. Они не могут переварить этот союз с врагом. Сикорский ставит текущие политические соображения на первое место, а жалобы, протесты и слухи о пропавших военнопленных считает злобными сплетнями и пораженчеством. Он не верит, что люди могли пропасть бесследно.

— Найдутся! — говорит он. — Вы же не станете утверждать, что советское правительство приказало их просто убить. Нелепость! Это невозможно.

Полон надежд, он ждет результатов проверки на родине, оккупированной немцами. И вот наконец приходит оттуда весть, страшная весть: «Никто в Польше не видел на свободе разыскиваемых офицеров. Их нет и в немецких лагерях для военнопленных. Никто не слышал о какой бы то ни было передаче их на границе. Все семьи в один голос утверждают, что переписка с ними прекратилась в апреле-мае 1940 года, когда они еще несомненно были в советских руках».