Феликс Саусверд - Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

Скажите — вы представляете себе, чтобы с таким, как он, в условиях повседневной зарубежности, в том же Бруклине, о чем поминает К. Хенкин, какой-нибудь иностранец, даже встречавший советских русских или евреев, пошел бы на контакт? Да от одного его выражения глаз, в которых сквозит подозрительность, веет недоброжелательностью. Он и Горбачева предал, и путч организовал. А провокации в отношении Ельцина? А статья в итальянской «Републике», а подслушивание телефонных разговоров президента России?

Нет, я не ушел в сторону от Марка-Фишера. Просто я довел действие до театра абсурда: да, Вилли — не белая ворона, он трудяга, и сейчас за границей безусловно рискуют головой такие же, как он: с умом, доброжелательностью (иначе ни к кому они в гости не попадут, никому они не будут интересны). Нет, такие как Крючков ни в разведке, ни в любой системе управления не нужны, но беда, что их — инвалидов ума, циников, извините, хитрожопых карьеристов, расчетливых накопителей — полным полно. И отсюда вопрос риторический: могут ли такие начальники отыскать и привлечь на работу в систему людей с качествами Вилли? Ответ: маловероятно или нет, не могут. Иначе бы не было столько предательств. Между прочим тех, о которых мы знаем. А неизвестных на сегодня?

Однако вернемся к июню 1957 года. После ареста Марк должен был ответить на вопрос кто он и выдать хоть какую-нибудь легенду приезда в США. Он и выдал, что жил по фальшивым документам, что он советский гражданин, что во время войны обнаружил в каком-то жилище пятьдесят тысяч долларов и переместился на Запад. В Копенгагене приобрел паспорт гражданина США и в 1948 году очутился в Нью-Йорке. Он назвал себя Рудольфом Ивановичем Абелем, попросил сообщить о себе в советское консульство. В письме Марк изложил обстоятельства своего ареста. «В полученном вскоре ответе его не признали гражданином СССР. Это было правильно с точки зрения политики Советского Союза. Другого ответа он не ждал. Но так случилось, что советский консул, — пишет в предисловии к книге «Незнакомцы на мосту» полковник в отставке Д. П. Тарасов, — не счел нужным довести содержание этого письма до сведения Центра, а просто подшил его к делу. Таким образом цели, которую преследовал Марк, достичь не удалось» (Донован Дж. Незнакомцы на мосту. М.: Терра. 1998). Мне кажется, Тарасов в концовке лукавит. И вот почему. Зная порядки в консульских отделах посольств, в отдельных консульствах, могу засвидетельствовать, что сотрудник консульской службы далеко не самостоятельная личность. О письме такого содержания в любом случае он не может не известить сотрудника резидентуры Комитета госбезопасности, а тот резидента или зама. Это при условии, если сам консульский работник не из КГБ. Дело в другом. Было принято решение откреститься от Марка-Абеля: мол, мы шпионажем не занимаемся, хотя из дела торчали не только уши, но ноги и все остальные части тела живого Хэйханена. Свалим это на ту эпоху, на 1957 год, как изящно выкручивается Д. П. Тарасов в 1992 году (хотя даты написания предисловия нет): «…это было правильно с точки зрения политики Советского Союза…». Что правильно: то, что письмо подшили к делу или не признали Абеля советским гражданином? Но ведь ответ все-таки американцам прислали о непризнании Абеля гражданином СССР, и это на основании подшитого в папке письма Абеля? Что-то не сходится. Значит, подписывал ответ американцам несчастный стрелочник-консул по распоряжению правительства и в обход резидентуры и Центра? Но такого же не бывает! И Тарасов, если он бывший сотрудник разведки, должен был это знать! Хорошо, допустим, что Тарасов написал правду, но в американских газетах появились сообщения об аресте Абеля, снабженные фотографиями… Фишера. И что? Тот же консул… не дает хода всем газетам? Их не читают в Москве? Господи, не надо спасать мою душу, спасайте своего человека! Наконец, третье обстоятельство. На странице 18 в той же книге Тарасов пишет, что после ареста перед Марком встал вопрос: за кого же себя выдавать, и он неожиданно, я подчеркиваю — неожиданно, вспомнил о своем близком покойном друге Рудольфе Ивановиче Абеле… Я в это внезапное, неожиданное просветление его ума не верю. Не из тех он, кто в последний момент влетает на подножку последнего вагона уже тронувшегося от перрона поезда.

Начну с малого. Вилли называет себя Р. И. Абелем. И все родственники, и друзья настоящего Рудольфа должны всполошиться, но тут же успокоиться увидев в иностранных газетах и услышав по радио об его аресте, тем более, что он по данным К. Хенкина умер в 1957 году и похоронен в Москве на немецком кладбище. «Ах, это не наш Рудольф, но подумайте, какое совпадение: фамилия, имя и отчество», — воскликнут близкие. Чуть увеличим значимость действий Псевдоабеля после ареста. Его жена, вступившая в переписку с американскими властями, называет себя Еленой Абель, проживающей в ГДР. Ну как в СССР?! Невозможно, из СССР — не шпионят, вот немцы — да. В письмах жены появляется и Лидия Абель, дочь Вилли, а на самом деле — дочь настоящего Рудольфа. В весточках, получаемых от жены, Вилли находил какие-то известия от своих руководителей: вокруг ключевых слов, известных ему и Центру, скомпоновывался невинный текст от жены. Были такие слова, признавался Вилли своему другу Хенкину. Следовательно, слова «Р. И. Абель», «Копенгаген», «50 тысяч долларов» или другие могли нести смысловую нагрузку для Центра. И в первую очередь присвоенная заранее (предположим, во время отпуска 1955 года) фамилия Абель. Вспомним, что будучи на отдыхе Вилли докладывал о художествах Хэйханена и вопрос о чрезвычайных способах сигналов опасности не мог не возникать. Со стороны Вилли ключевым было — «…я полковник Абель Рудольф Иванович…», о полковнике знал на американском континенте только Хэйханен, значит предал он. «Я Абель» — это сигнал опасности для всей сети Марка, ибо он арестован. Так что утверждение Тарасова о спонтанности выбора фамилии-псевдонима «Абель» для прикрытия во время ареста неверно, такие вещи не могут не отрабатываться заранее. Насколько сложной оказалась конструкция жизни Вилли, история его подбора в разведку, ухода из нее, вторичного приглашения, подготовка к засылке в США, работа там, включение в число его помощников потенциального предателя Хэйханена, промашки Центра, неспособность вывести Фишера из опасной зоны, нудное отпирательство, что Абель — это не наш гражданин, что затянуло его возвращение домой и т. п., настолько прямолинейным оказалось создание усредненного робота — Хэйханена, с одной извилиной, да и то прямой. Хэйханен погиб в автомобильной катастрофе в США через четыре года после суда. И это справедливая судьба. «Благодаря» Хэйханену и своим начальникам Вильям Фишер был вычеркнут из активной жизни: с 1957 по 1962 годы он находился в американской тюрьме, а затем почти десять лет — не у дел в Москве. В Центр его на работу не взяли, лишь консультировал, пробавлялся лекциями: ведь побывал в лапах у американцев, не так ли? О! Никто в такой закулисной мотивировке не признается, с пафосом и негодованием ее отвергнут. Но это так. [7] Однажды Фишер встретил на Лубянке своего старого приятеля по работе — радиста Эрнста Кренкеля, гремевшего в 30-е годы в связи с зимовкой на Северном полюсе группы Папанина. Кренкель спросил: «И кем ты здесь?» — имея в виду КГБ. «Музейным экспонатом», — ответил Вилли. Я не нахожу слов для такой несправедливости. Помилуйте, ни Фишер, ни Молодый (Лонсдейл), ни Ким Филби на работу в центральный аппарат приглашены не были, а Филби не удосужились даже присвоить звание офицера — только агента. А он все-таки был то ли вторым, то ли третьим человеком в разведке Англии и тоже десятилетиями пахал на нас. Так что нелегал — это уже преступник на своей работе в стране командировки и человек, которому не стоит верить в своей стране…