Тор Хейердал - Путешествие на "Кон-Тики"

Когда наступил вечер, мы, к величайшему удовольствию всех собравшихся, включили радио. Больше всего им понравилась церковная музыка, но затем, к нашему удивлению, мы поймали передававшуюся из Америки настоящую полинезийскую танцевальную музыку. Тогда самые веселые из островитян принялись покачивать руками, согнутыми над головой, и вскоре все наши гости вскочили на ноги и пустились в пляс в такт музыке. С наступлением ночи все улеглись на берегу вокруг костра. Для островитян это было такое же приключение, как и для нас.

Когда мы проснулись на следующее утро, полинезийцы уже встали и жарили свеженаловленную рыбу; шесть только что вскрытых кокосовых орехов были приготовлены для утоления нашей утренней жажды.

В этот день грохот у рифа был громче обычного; ветер усилился, и буруны высоко взлетали в воздух там, за остовом нашего судна.

— Сегодня «Тики» придет в лагуну, — сказал вождь, показывая на разбитый плот. — Прилив будет высокий.

Около одиннадцати часов вода, проходя мимо нас, стала проникать в лагуну. Лагуна начала наполняться, как огромный бассейн, и уровень воды вокруг всего острова поднимался. Позже из океана хлынули целые потоки. Вода шла валами, которые поднимались все выше, и покрыла большую часть рифа. Потоки воды проносились вдоль обеих сторон острова. Они отрывали крупные глыбы кораллов и наносили большие песчаные отмели, которые затем исчезали, подобно сдутой ветром муке, а в другом месте появлялись новые отмели. Отдельные бамбуковые жерди с разбитого плота проплыли мимо нас, и «Кон-Тики» стал шевелиться. Все, что лежало у берега, пришлось перетащить в глубь острова, чтобы спасти от прилива. Вскоре из-под воды виднелись лишь самые высокие выступы рифа, и все берега вокруг нашего острова исчезли, а океан подступал все ближе к лужайкам плоского, как блин, острова. Становилось жутковато. Казалось, весь океан наступает на нас. «Кон-Тики» повернулся на 180° и двинулся с места, но скоро опять застрял среди других коралловых глыб.

Полинезийцы бросились вводу и, то плывя, то идя вброд среди водоворотов, двигаясь от одной отмели до другой, добрались до плота. Кнут и Эрик сопровождали их. На плоту лежали приготовленные веревки, и когда он поднялся над последними коралловыми глыбами и сошел с рифа, островитяне прыгнули за борт и пытались удержать его. Они не знали «Кон-Тики» и его неукротимого стремления двигаться на запад. Плот тащил их за собой совершенно беспомощных, и вскоре он уже с приличной скоростью двигался через риф и дальше по лагуне. Достигнув более тихой воды, «Кон-Тики», казалось, слегка растерялся и стал оглядываться, как бы высматривая дальнейшие возможности. Прежде чем он двинулся дальше и обнаружил выход из лагуны, островитянам удалось обмотать конец веревки вокруг пальмы на берегу. И вот «Кон-Тики» остался в лагуне на крепкой привязи. Судно, которого не могли остановить никакие преграды, проложило себе путь через баррикаду и вступило во внутреннюю лагуну острова Рароиа.

Воодушевляемые воинственными кликами с бодрым припевом «ке-ке-те-хуру-хуру», мы соединенными усилиями подтащили «Кон-Тики» к берегу острова, носившего его имя. Прилив достиг высоты, которая на 120 сантиметров превышала нормальный уровень воды. Мы думали, что весь остров будет затоплен.

Подгоняемые ветром волны вздымались по всей лагуне, и в узкие, захлестываемые водой пироги мы смогли поместить лишь незначительную часть нашего снаряжения. Полинезийцам надо было как можно скорей возвращаться в деревню; Бенгт и Герман отправились с ними, чтобы попытаться помочь маленькому мальчику, который умирал в одной из хижин в деревне. У мальчика был гнойный нарыв на голове, а у нас имелся пенициллин.

Следующий день мы провели на острове Кон-Тики вчетвером. Восточный ветер дул теперь с такой силой, что островитяне не могли добраться до нас через лагуну, усеянную острыми коралловыми рифами и мелями. Вода за ночь несколько спала, но теперь волны опять яростно набегали длинными, мчавшимися уступами валами.

На следующий день ветер стал тише. Мы смогли нырнуть под плот и удостовериться, что девять бревен были в целости; острые выступы рифов лишь соскоблили несколько сантиметров с их нижней стороны. Веревки ушли так глубоко в пазы, что только четыре из них оказались перерезанными кораллами. Мы принялись наводить порядок на плоту. После того как мы убрали с палубы весь хлам, расправили, как гармонь, каюту, срастили и поставили мачту, наше гордое судно приобрело более приличный вил.

Днем на горизонте снова показались паруса; островитяне приехали за нами и за остальным грузом. Герман и Бенгт были с ними; они рассказали нам, что в деревне готовятся большие празднества. Когда мы прибудем на тот остров, мы не должны выходить из пирог, пока сам вождь не даст на это разрешения.

При свежем попутном ветре мы пересекли лагуну, которая здесь имела в ширину шесть миль. Мы с искренней грустью смотрели на знакомые пальмы острова Кон-Тики, покачивавшиеся верхушки которых посылали нам прощальный привет; но вскоре отдельных деревьев уже нельзя было различить, а затем и весь остров превратился в узкую полоску земли, похожую на все остальные островки, раскинувшиеся вдоль восточного рифа. А впереди все отчетливей вырисовывались более крупные острова. На одном из них мы увидели мол и дым, поднимавшийся над хижинами среди пальм.

Деревня казалась совершенно вымершей; не видно было ни одной души. Что там затевается? На берегу за молом из коралловых глыб стояли две одинокие фигуры: одна — высокая и худощавая, другая — огромная и толстая, как бочка. Когда мы приблизились, мы почтительно поздоровались с обоими. Это были вождь Тека и его заместитель Тупухое. Нам всем с первого взгляда понравилась широкая сердечная улыбка Тупухое. Тека был умница и дипломат, а Тупухое был чистейшее дитя природы, прямодушный человек, какие не часто встречаются, полный юмора и первобытного здравого смысла. Могучим телосложением и величественными чертами лица он в точности соответствовал образу полинезийского вождя, созданному нашим воображением. И в самом деле, Тупухое раньше был полновластным вождем острова, но постепенно Тека занял первенствующее положение, так как он умел говорить по-французски, считать и писать, и поэтому владельцы шхун, приходивших с Таити за копрой, больше не обсчитывали жителей деревни.

Тека объяснил нам, что мы должны все вместе проследовать в деревню к дому для собраний, и когда все сошли на берег, торжественная процессия отправилась туда; Герман шел впереди с флагом, развевавшимся на древке гарпуна, а за ним — я между двумя вождями.

В деревне все говорило о торговле копрой с Таити; доски и гофрированное железо было привезено на шхунах. Некоторые хижины были построены в причудливом старинном стиле из сучьев и сплетенных пальмовых листьев, другие были сколочены на гвоздях из досок и напоминали маленькие тропические бунгало. Большой дощатый дом, стоявший в стороне среди пальм, представлял собой новый дом для собраний; там должны были поселиться мы, шестеро европейцев. Через маленькую заднюю дверь мы с флагом вошли в дом и сразу вышли из него на широкие ступени перед фасадом. Перед нами на площадке стояли все жители деревни, способные двигаться, включая женщин и детей любого возраста. У всех был чрезвычайно серьезный вид; даже наши веселые приятели по острову Кон-Тики стояли в рядах вместе с остальными и делали вид, что не узнают нас.