Эмиль Мань - Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII

Утро 24 февраля – дня, назначенного королем для представления, – прошло в хлопотах. Обеспечивалась охрана в залах, воздвигались на Гревской площади барьеры, чтобы помешать посторонним наводнить Ратушу. С четырех часов пополудни приглашенные, которых должны были встречать и разводить по местам городские стражники, наряженные по такому случаю в голубые казаки [55] и шляпы с перьями, уже толпились на возвышении для зрителей в Большом зале. К пяти, когда в Ратуше появились госпожа президентша (жена председателя столичного Парламента) и супруга купеческого старшины, на Париж уже опустились сумерки, а скоро и совсем стемнело. Лакеи зажгли свечи. Скрипки заиграли куранты и бранли [56] . Господа градоначальники, отдав музыкантам приказ начинать, надеялись, что дамы, желая убить время и не томиться бесконечным ожиданием, пока прибудет король (а прибыть он должен был еще не скоро), потанцуют, но их надежды не оправдались: ни одна не решилась покинуть свое место из опасения не найти его снова.

В четыре утра, когда свечи в бра и канделябрах уже дважды догорели и дважды были заменены, а собравшиеся клевали носами, так что, казалось, Большой зал вот-вот превратится в сонное царство, прогремели пушечные выстрелы. Залпы, донесшиеся с берега Сены, возвещали: приближается Его Величество. Господа градоначальники мигом накинули наполовину красные, наполовину темно-коричневые мантии и бегом понеслись навстречу королю. Запыхавшись, они еле смогли вымолвить положенные по такому случаю речи, единственный смысл которых сводился к двум словам: «Добро пожаловать!», а король извинился за опоздание. Людовика немедленно проводили в отведенный под его личную костюмерную кабинет, а всех остальных – старшего из королевских братьев, герцога Орлеанского – Месье [57] , двенадцать принцев и знатных сеньоров из свиты – в предназначенные для них комнаты, где они также могли бы переодеться.

Быстренько, с помощью лакеев, переоблачившись в шутовской костюм исполнителя серенад, в котором он должен был появиться на сцене ближе к концу представления, король в ожидании выхода на подмостки укрылся в ложе городского старшины плотников и столяров, откуда он видел все, оставаясь не замеченным никем. Другие танцоры не торопились с перевоплощением в персонажей спектакля. Наконец, в пять часов утра, прозвучали первые такты балетной увертюры [58] . Присутствовавшие, которым были розданы маленькие книжечки с написанным стихами и прозой и хоть сколько-то прояснявшим чрезвычайно туманный сюжет сценарием представления, ознакомившись с ним, перестали жалеть о потерянных в томительном ожидании тринадцати часах…

Никогда еще подобная буффонада не рождалась в результате совместных усилий под перьями королевских поэтов и в фантазии художников-оформителей. Действие спектакля происходило на балу, устроенном некоей богатой вдовушкой из Бильбао. Эта старая кляча, уверенная в собственной неотразимости, лезла из кожи вон и крутилась как белка в колесе, потому что шутники из числа ее «друзей» сумели убедить бедняжку в том, что пятеро королей всех частей света оспаривают право на ее руку и сердце. И самым забавным был, конечно, парад «королей». Они появлялись на сцене один за другим, наряженные в донельзя экстравагантные – все в блестках и мишуре – пестрые лохмотья, у кого-то голову венчала шляпа с немыслимым султаном, у кого-то невероятной величины тюрбан. Каждый выезжал на фантастическом и весьма устрашающего вида картонном животном, поставленном на вполне человеческие ноги. «Короли» метались по сцене, плясали и кувыркались, вознося хвалы обалдевшей от счастья дуре с физиономией сказочного чудовища. Среди претендентов на ее руку были король Куско Атабалиппа с «американским» войском и свитой из попугаев; Магомет, согнувшийся под тяжестью Корана; Великий Турок в окружении евнухов; Кацик – верхом на изможденном до последней степени верблюде; прославленный Кам [59] , взгромоздившийся на слона, забавно махавшего раздвижным хоботом. Среди действующих лиц имелись и закутанные так, что едва виден был кончик носа, бальи из Гренландии, и другие, еще более несуразные и причудливые персонажи, каждого из которых благодарные зрители встречали гомерическим хохотом.

А когда смех, порожденный всей этой нелепицей, утих, состоялся последний выход: на подмостках появился король в наряде исполнителя серенад и грациозностью своего танца сорвал бешеные аплодисменты. Воодушевление зрителей не знало пределов. Балет продолжался три часа, а после него возвестили о начале бала.

Людовик XIII пригласил на бранль госпожу президентшу, во второй паре пошли Месье с супругой купеческого старшины, кавалеры из свиты поделили между собой самых красивых горожанок из самых состоятельных буржуазных семей. После бранля все отправились на банкет. Король пришел в восторг от того, как изящно расставлены большие блюда с рыбой между двумя кораблями из позолоченного серебра, потом внимательно осмотрел строго охраняемый лучниками роскошный серебряный буфет – весь в драгоценных украшениях [60] . Потом он долго молча вкушал предложенные яства, затем попросил налить вина и, поднимая бокал, с улыбкой повернулся к господину купеческому старшине. «Хочу выпить за вас и за весь Город!» – сказал он и, обращаясь к эшевенам и секретарю суда, добавил: «И за этих господ, разумеется, пью тоже». Кларет с парижских виноградников был мигом поглощен, Людовик похвалил его приятнокисловатый вкус. Утолив таким образом жажду, Его Величество приказал наполнить этим чудесным вином бокалы «всех господ градоначальников», ибо ему хочется, чтобы они в свою очередь «выпили за своего короля». Дрожа от возбуждения: надо же, какую честь им оказывают! – городские чиновники и судьи подняли кубки, заверяя весьма благодушно настроенного монарха в том, что радость, с которой они пьют за его здоровье и славу, просто-таки «несравненна»…

Вскоре Людовик перешел от рыбного стола к столу, уставленному вареньями. Глаза его засверкали от предвкушения новых наслаждений, и он воскликнул:

– Боже, как это прекрасно!

После чего, не тратя времени на долгие разговоры, выбрал из огромного количества сластей три банки мармелада, показавшегося ему наиболее аппетитным, и только разделавшись с ними, то есть наконец вполне насытившись, встал с места.

В то время как Его Величество выказывал господам градоначальникам свою глубокую удовлетворенность, говоря, что «нигде не видывал такого порядка и нигде не едал с подобным аппетитом», за спиной короля оголодавшая толпа зрителей брала приступом столы. Высокопоставленные гости так напирали друг на друга, их стремление к пище было столь велико, что половина блюд со снедью была попросту сметена, и посуда с грохотом посыпалась на дорогие ковры. Однако никто этому не удивился, потому что в ту эпоху умение себя вести и сдержанность были качествами никому не известными.