Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Константин Николаевич и без того был вторым по влиянию лицом в государстве, а мог стать первым.

Чисто умозрительные подозрения в его адрес имели настолько серьезные основания, что сам он, стремясь к реабилитации, порывался в конце мая 1866 года получить пост председателя суда над террористами; такое рвение не встретило ни поддержки царя, ни сочувствия у царедворцев. Ясно, что на некоторое время великий князь был вынужден полностью прекратить свои оппозиционные поползновения.

Во-вторых, Кобылин был вовсе не таким простым «студентом Кобылиным» (на самом деле — уже практикующим врачом), как это вошло во все последующие описания каракозовского дела. У Кобылина были значительные революционные связи, только частично выявленные следствием, в частности — с прежними соратниками Чернышевского. Но существеннее то, что Кобылин по рождению принадлежал к настоящей аристократии, и в силу данного обстоятельства обладал обширными неформальными связями в самых высших сферах. Он вполне годился на роль ключевой фигуры заговора, а главное — мог выглядеть таковым.

В-третьих, очень странную роль сыграл (точнее — не сыграл) хорошо нам знакомый петербургский генерал-губернатор князь А.А. Суворов. Последний получил за несколько дней до 4 апреля письмо от известного скандальными похождениями Н.Д. Ножина (1841–1866), лежавшего в больнице, с просьбой о немедленной встрече и обещанием открыть ужасную тайну; впрочем, содержание письма известно только по слухам, ходившим позже в придворных сферах.

Ножин прежде обвинялся даже в преступной страсти к собственной сестре. Бывал он и за границей, где очень понравился Герцену.

Позже на следствии Худяков показывал, что сам он заговорщиком не является, но если заговор существовал, то подробности должен знать Ножин — Худяков старательно делал вид, что не знает о его смерти.

Ножин, безусловно, никак не годился в руководители заговора; но почти очевидная его посвященность в суть дела свидетельствует о том, что либо он был кандидатом на роль исполнителя, замененным более подходящим Каракозовым, либо должен был быть дополнительным участником покушения, но болезнь помешала. Не исключено и то, что каким-то образом он просто случайно узнал о намеченном. Более подозрительным выглядит то, что Худяков явно знал о его смерти и очень вероятно — о посланном доносе.

Суворов, вроде бы, никак не откликнулся на послание, что довольно странно. О письме вспомнили (кто? сам Суворов или чины его канцелярии? — это нам не известно) после покушения, и выяснилось, что двадцатичетырехлетний Ножин 3 апреля скоропостижно скончался, что еще более странно, но всякое случается. Об экспертизе трупа при этих странных обстоятельствах вопроса никто не поднял — вот это еще страннее всего предыдущего…

Граф М.Н. Муравьев, которому поручили следствие, громогласно пообещал лечь костьми , но вывести всех на чистую воду .

Судя по дневнику того же Валуева, это вызвало совсем не шуточные тревоги. 17 мая последний записал: « Гр [аф П.А.] Шувалов говорил мне, что есть указание на какой-то другой заговор против жизни государя. Арестования продолжаются по муравьевской комиссии; по новым указаниям к ним еще не приступлено в ожидании приезда подозрительных лиц из Москвы ». [501] Дневник П.А. Валуева, т. 2, с. 125.

Обстановка была совершенно ясной: у Александра II было гораздо больше оснований для обвинений ближайшего окружения в измене, чем, скажем, через семьдесят лет у Сталина. Мало того, ситуация 1866 года вроде бы позволяла схватить заговорщиков за руку.

Именно в таком плане сразу повел пропаганду Катков, усиленно намекая в своей газете на виновность и высших кругов, и оппозиционных литераторов. Только этого не хватало Валуеву, и без того точившему на него зубы! Министерство внутренних дел реагировало довольно круто: 6 и 7 мая 1866 года Катков получил подряд еще два цензурных предупреждения и на два месяца был отстранен от редактирования «Московских ведомостей».

20 июня произошла личная встреча Александра II с Катковым, организованная Петром Шуваловым. В результате выяснения отношений состоялось какое-то соглашение, и редакторские права были Каткову возвращены.

Поскольку это произошло без согласования с Валуевым и вопреки его прежним распоряжениям, то последний подал в отставку. Тут царь вынужден был объясняться с Валуевым, которого заверил в отсутствии намерений ущемлять его права и разъяснил, что Каткова он помиловал .

Возражать против такого права царя Валуеву было невозможно и неэтично. Инцидент был исчерпан. Катков же заметно умерил свои поиски врагов народа , выражаясь языком более поздней эпохи.

Так стало ясно, что Александр II пошел своим путем — отнюдь не традиционным в России.

Заодно публично выявилось, что сила «Московских ведомостей» вовсе не в содержании, а в том, что главным читателем ее и в определенной степени куратором является сам царь. Такое положение сохранялось почти до конца царствования Александра II, а позже и при Александре III — вплоть до смерти Каткова в 1887 году. В частности, в польском вопросе царь заметно пошел на поводу у Каткова: в 1868 году русский язык стал обязательным во всех государственных учреждениях, а с 1876 года — и в судопроизводстве на польской территории.

Что касается дворянской оппозиции, то, судя по последовавшей серии административных назначений, начавшихся прямо с 4 апреля, царь провел с ее представителями серьезные закулисные переговоры, продолжавшиеся около четырех месяцев; результатом стал явный компромисс.

Царь пресек захват власти оппозицией путем введения конституции, но зато основное ядро оппозиционеров было допущено к государственному управлению, как оно этого и добивалось.

Сразу после 4 апреля 1866 года шефом жандармов и главой III Отделения был назначен лидер этой группы Петр Шувалов, а министром просвящения (в дополнение к ранее занимаемому посту обер-прокурора Синода) — Д.А. Толстой; позже, правда, политические пути этих деятелей несколько разошлись. В течение последующих двух лет ставленники оппозиции постепенно заняли целый ряд других ключевых постов: А.Е. Тимашев сменил Валуева на посту министра внутренних дел в 1868 году, товарищами министра внутренних дел стали А.Б. Лобанов-Ростовский и Б.П. Обухов, министром юстиции — граф К.И. Пален, министром путей сообщений — В.А. Бобринский (в 1871 году его сменил А.П. Бобринский), товарищем министра финансов — С.А. Грейг (в 1878–1880 годах он был и министром финансов).

Александр II, великий политик и, бесспорно, величайший реформатор в истории России, применил здесь классический прием, хорошо известный и западным демократиям: разложил оппозицию, пригласив часть оппозиционеров в правительство. Успех оказался полным, и когда сам царь в этом убедился, то прекратился и шантаж оппозиции ее действительным или мнимым участием в заговоре.