Нина Молева - Бояре висячие

Но вот ранним летом того же года, при переезде новой императрицы в Измайлово падает замертво с лошади командовавший почетным эскортом Дмитриев-Мамонов. Паралич — утверждают официальные документы. Случайность ли? — сомневаются современники, шепотом называя имя начальника Тайной канцелярии Андрея Ушакова. Уж если считали его причастным к смерти Петра, то не приложил ли он и здесь своей страшной руки? При всех наследниках Петра тайный сыск оставался ушаковской вотчиной.

Позднее акты тайного сыска засвидетельствуют, что среди привлеченных по делу «факции» были и старые сотрудники Дмитриева-Мамонова. Анне понятны действия сестер, но она не может расправиться с ними. Не из-за родства — какое оно имело значение перед лицом власти! — только из-за поддержки и связей, которыми те располагали. А «факция» в это время развивается, крепнет, ее члены все чаще встречаются в измайловской церкви. Их активность нарастает вместе с народным недовольством.

Цели — они у царевен и членов «факции» одинаковыми быть не могли. Конечно, дворцовый переворот, смена царицы, но для одних за этим стояла только личная власть, для других — обновленная, улучшенная организация государства. К тому же без царской державы и члены «факции» еще не могли себе представить Россию. Таково условие времени.

Но вот годом позже — и тоже на редкость кстати! — умирает Прасковья Иоанновна. Все иностранные дипломаты получают специальное извещение о ее якобы давней и тяжелой болезни. Якобы — потому что такой разговор возникает впервые. Может, и здесь все не так просто? Кстати, почему Анна Иоанновна сразу торопится изъять из частных рук все портреты Прасковьи? Так поступали только с прямыми врагами.

Именно после смерти Прасковьи Иоанновны начинается поголовное истребление «факции» тайным сыском, хоть предатели много раньше сделали свое дело и начальник Тайной канцелярии уже располагал некоторыми именами. Апеллировать к Прасковье Иоанновне бесполезно. Называть ее имя как члена царской семьи опасно. Зато связи с ней волей-неволей всплывали на страницах протоколов тайного сыска. Царевна явно помогла рождению «факции» и ее действиям — человек, вышедший из «глухомани» ХVII столетия и уверенно переступивший в новый век.

Ветер над заледенелыми колеями. Ветер на раскатанных поворотах. Ветер в порывах острого мерзлого снега. И одинокая фигура, плотно согнувшаяся под суконной полостью саней. Быстрей, еще быстрей! Без ночлегов, без роздыха, с едой на ходу как придется, пока перепрягают клубящихся мутным паром лошадей. «Объявитель сего курьер Прокофий Матюшкин, что объявит указом ее императорского величества, и то вам исполнить без прекословия и о том обще с ним в Кабинет ее императорского величества письменно рапортовать, и чтоб это было тайно, дабы другие никто не ведали. Подписал кабинет-секретарь Алексей Макаров».

Что предстояло делать, знал на память — кто бы рискнул доверить действительно важные дела бумаге! — а вот с чьей помощью, этого не знал и он сам, личный курьер недавно оказавшейся на престоле Екатерины I. Секретная инструкция предписывала — начиная с Ладоги в направлении Архангельска высматривать обоз: четыре подводы, урядник, двое солдат-преображенцев и поклажа — ящик «с некоторыми вещьми». О том, чтобы разминуться, пропустить, не узнать, не могло быть и речи. Такой промах немыслим для доверенного лица императрицы, к тому же из той знатной семьи, которая «особыми» заслугами вскоре добьется графского титула. И появится дворец в Москве, кареты с гербами, лучшие художники для благообразных семейных портретов, а пока только бы не уснуть, не забыться и… уберечь тайну.

В 60 верстах от Каргополя — они! Преображенцы не расположены к объяснениям. Их ждет Петербург и тоже как можно скорее, а всякие разговоры в пути строжайше запрещены. Но невнятно, не для посторонних ушей, сказанная фраза, вынутый и тут же спрятанный полотняный пакет, и обоз сворачивает к крайнему строению деревни — то ли рига, то ли овин. Запираются ворота. Зажигаются свечи. Топор поддевает одну доску ящика, другую…

Совсем нелегко преображенцам подчиниться приказу Матюш-кина, но на пакете, показанном уряднику, стояло: «Указ ее императорского величества из кабинета обретающемуся обер-офицеру или унтер-офицеру при мертвом теле монаха Федосия». В грубо сколоченном ящике — холст скрывал густой слой залившей щели смолы, — под видом «некоторых вещей» преображенцы спешно везли в столицу труп. Матюшкину предстояло произвести самый тщательный осмотр — нет ли на нем повреждений и язв. Но доверие даже к курьеру не было полным. Кабинет требовал, чтобы результаты осмотра подтвердили своими подписями все присутствовавшие.

Снова перестук забивающих гвозди топоров, растопленная смола, холст, вязь веревок — ящик готов в путь. И, опережая преображенцев, растворяются в снежной дымке дороги на столицу сани кабинет-курьера. Рапорт, который он увозил, утверждал, что язв на «мертвом теле» не оказалось.

Первый раз за десять суток бешеной езды можно позволить себе заснуть: поручение выполнено, а до Петербурга далеко. Только откуда Матюшкину знать, что его верная служба давно не нужна, что той же ночью, в облаке густой поземки, его сани разминутся с санями другого курьера, как и он, напряженно высматривающего направляющийся в столицу обоз: четыре подводы, солдаты-преображенцы, ящик…

Сержант Воронин далек от царского двора, но приказ, полученный им от самой Тайной канцелярии, вынуждал хоть кое в чем приобщить его к таинственному делу: «Здесь тебе секретно объявляем: урядник и солдаты везут мертвое чернеца Федосово тело, и тебе о сем, для чего ты посылаешься, никому под жестоким штрафом отнюдь не сказывать… Буде же что с небрежением и с оплошностью сделаешь, не по силе сей инструкции, и за то жестоко истяжешься». Угроза явно была излишней. Кто в России тех лет не знал порядков Тайной канцелярии, неукротимого нрава руководивших ею П. А. Толстого и А. И. Ушакова! Да разве бы тут обошлось дело штрафом!

Воронин встречает преображенцев на следующий день после Матюшкина. Теперь все зависит от его решительности. Ближайший на пути монастырь — Кирилло-Белозерский. Воронин во весь опор гонит обоз туда. Следующий отчет составлен с точностью до четверти часа. 12 марта 1726 года в «5 часу, в последней четверти» приехали в монастырь и объявили игумену указ о немедленном захоронении. В «9 часов, во второй четверти» того же дня (три часа, чтобы выдолбить могилу!), ящик, превратившийся по церковным ведомостям в тело чернеца Федоса, погребен около Евфимиевой церкви. Настоящее имя, фамилия, возраст, происхождение — все остается неизвестным. Ни молитвы, ни отпевания — груда звонкой мерзлой земли в едва забрезжившем свете морозного утра. Участники последнего акта подписывают последнее обязательство о неразглашении. С чернецом Федосом кончено.