Владимир Брюханов - Заговор графа Милорадовича

Как на это реагировал Никита Муравьев — толком неизвестно, но едва ли пришел в восторг; возможно, он действительно был болен в эти дни.

Зато пришли в общий восторг Захар Чернышев и сам Вадковский. Последний тут же решил поделиться своей грандиозной идеей и с Пестелем, и с Шервудом.

Пестелю «историческое» донесение так и не было послано — в ближайшие дни не нашлось подходящей секретной оказии , а обычной почте свои послания заговорщики резонно не доверяли. Для этого случая Вадковский решил организовать целую экспедицию — в стиле всех прочих его начинаний: сообщение должен был отвезти Захар Чернышев в Одессу и передать его поручику графу Н.Я.Булгари, а уже тот доставить к Пестелю. Но Захар не смог выехать из-за внезапной болезни матери, хотя впоследствии за это неисполненное обещание получил каторжный приговор.

А вот Шервуд получил-таки подарок от вернувшегося из Тагина Вадковского.

Названные последним имена — Никита Муравьев, Захар Чернышев и Петр Свистунов (остающийся в столице преемник Вадковского на посту главы филиала «Южного общества» в Петербурге) — были немедленно отосланы начальству.

Очевидно, сиюминутное местонахождение Муравьева и Чернышева осталось Шервуду неизвестным — это отсрочило их арест, который иначе мог произойти значительно раньше 14 декабря. Но зато сообщались какие-то подробности невыполненной миссии З.Г.Чернышева и Н.Я.Булгари, о которой последний даже не подозревал.

Граф Аракчеев, если не находился в инспекционных поездках, то обычно попеременно пребывал или в Петербурге, или в своем Грузине в Тихвинском уезде Новгородской губернии — достаточно неподалеку от столицы. Вскоре после отъезда царя в Таганрог, как упоминалось, Аракчеев умчался в Грузино.

Там случилась трагедия: кем-то была убита Настасья Минкина — постоянная крепостная любовница Аракчеева, жутко издевавшаяся над прислугой.

Поскольку она зверствовала уже не одно десятилетие, то этот эпизод определенно просится в компанию странных событий той осени, происходивших в разнообразных местах. Вместе с Аракчеевым в Грузино ворвался настоящий ужас: « Обезумевший от горя Аракчеев неистовствовал, предавал истязаниям огулом всю свою дворню, плакал, стонал, носил на шее платок, смоченный кровью убитой, и, не спрашивая на то ничьего разрешения, самовольно отстранился от всех дел » — рассказывает А.А.Кизеветтер.

Хотя виновным, как вроде бы в конечном итоге выяснилось, оказался грузинский повар, но для его обнаружения понадобилось почему-то вывести «следствие» за переделы селения — в самый Новгород, на что была получена санкция императора. Александр написал к Аракчееву: « Объяви губернатору мою волю, чтобы старался дойтить всеми мерами, не было ли каких тайных направлений или подущений » — как видим, и царю убийство представилось отнюдь не бытовой трагедией…

Вот как о последующем повествует А.И.Герцен, служивший в Новгороде шестнадцатью-семнадцатью годами позднее, и записавший рассказы очевидцев:

« Преступление было так ловко сделано, что никаких следов виновника не было.

Но виновный был нужен для мести нежного старика; /…/ виновные не открывались: русский человек удивительно умеет молчать.

Тогда, совершенно бешеный, Аракчеев явился в Новгород, куда привели толпу мучеников. Желтый и почернелый, с безумными глазами и все еще повязанный кровавым платком, он начал новое следствие; тут эта история принимает чудовищные размеры. Человек восемьдесят были захвачены вновь. В городе брали людей по одному слову, по малейшему подозрению, за дальнее знакомство с каким-нибудь лакеем Аракчеева, за неосторожное слово. Проезжие были схвачены и брошены в острог; купцы, писаря ждали по неделям в части допроса /…/.

Губернатор превратил свой дом в застенок, с утра до ночи возле его кабинета пытали людей. /…/

«Благословенный» Александр умер. Не зная, что будет далее, эти изверги сделали последнее усилие и добрались до виновного; его, разумеется, приговорили к кнуту. Средь торжества следопроизводителей пришел приказ Николая отдать их под суд и остановить все дело ».

Ниже мы попробуем объяснить возможную подоплеку этого мрачного цирка ; особенно — перенесения следствия в Новгород.

Сообщникам Аракчеева по следопроизводству грозили немалые кары — тем более, что Николай I убрал Аракчеева в отставку; об этом тоже подробнее ниже. Но никто из злодеев наказан не был: их подвели под амнистию, объявленную по случаю коронации Николая.

Несмотря на столь «смягчающие обстоятельства», поведение дисциплинированного министра по отношению к неизменно почитаемому им высшему начальству в этот период выглядит весьма экстравагантно: сначала он в ответ на послания Александра I, сочувствовавшего соратнику в постигшем его горе и усиленно зазывавшего его в Таганрог, « отписывался пошлыми письмами », как сформулировал Николай Михайлович. Затем Аракчеев долго никак не реагировал на весть о смерти императора, оттянув свой приезд в столицу до 9 декабря — дольше было некуда!

Да и в Петербурге он затем постарался ничем себя не проявить: навестив 9 и 10 декабря членов царской фамилии и выразив им соболезнование, он снова как бы растворился . Он присутствовал на заседании Государственного Совета в ночь на 14 декабря, когда Николай Павлович объявил о вступлении на престол, но, помимо этого, Аракчеев почти не упоминается во всех многочисленных воспоминаниях об экстраординарных событиях тех дней.

Очевидно, Аракчеев прекрасно понимал, что происходит, и решил самоустраниться. Это подтверждает, что прежнее недоверие Александра I к своему главному помощнику имело какие-то весомые основания.

Данному предположению несколько противоречит описанный эпизод с направлением доносчика Шервуда к царю — и это особенно интересно. Заметим, однако, что эпизод этот происходил в июне-июле, а известные события в Петербурге разразились существенно позднее: и Аракчеева за прошедшее время вполне могли просветить, и сам он имел возможность поразмыслить, а ведь глупость ему была совершенно несвойственна! И как раз дальнейшее поведение Аракчеева в деле с Шервудом в наибольшей степени бросает на него тень подозрения.

Оказывается, Шервуд, проникнув в замыслы Вадковского, прислал об этом донесение снова именно Аракчееву, прося последнего срочно прислать кого-нибудь доверенного в Харьков, где Шервуд мог бы устно изложить подробности, которые не решался доверить почте. Аракчеев же на это послание никак не реагировал. Шервуд, прождав десять дней, лишь затем обратился непосредственно к царю в Таганрог.

« Не будь этого промедления , — утверждал позже Шервуд, — никогда бы возмущения 14 декабря на исаакиевской площади не случилось; затеявшие бунт были бы заблаговременно арестованы. /…/ не знаю, чему приписать, что такой государственный человек, как граф Аракчеев, которому столько оказано благодеяний императором Александром I и которому он был так предан (!!), пренебрег опасностью, в которой находилась жизнь государя и спокойствие государства, для пьяной, рябой, необразованной, дурного поведения и злой женщины: есть над чем задуматься ».