Натан Эйдельман - Ищу предка

Дальше все совершенно просто. Тридцатилетний врач с хорошим аттестатом без труда находит место в Голландской Индии (то есть Индонезии). Полтора месяца плавания до Батавии (будущей Джакарты) и вот уже экватор, и корни деревьев, пьющих морскую воду, и орангутаны, и отравленные стрелы, выдуваемые из тонких трубочек, и бабочки невозможной величины, и сплетенные из камней храмы.

Большая часть дела сделана; остались пустяки — совершить великое открытие и отыскать питекантропуса, или, фамильярно выражаясь, питекантропа, которого так заждалась наука.

Как это устроить? А вот как: нужно найти место, где он находится, что совсем несложно. За тысячелетия питекантропа, понятно, занесло землей, и копать наудачу дело безнадежное.

Не стоило искать тропического предка (в отличие от полярного) и в пещерах, где змеи и прочая нечисть издавна находили прохладу и уединение. Зато на речном обрыве, где все слои выступают наружу, вот там он и лежит.

Сначала Дюбуа решил, что на малонаселенной, заросшей джунглями Суматре больше шансов найти питекантропа. Как только разлившиеся мутные реки вернулись в берега, он разыскал подходящий обрыв и тут же выкопал два довольно древних (судя по глубине залегания) черепа. Но все это были вполне человеческие черепа, а врач искал обезьяночеловеческие.

Вернувшись в Батавию, Дюбуа, видимо, понял, что, предпочтя таинственную Суматру густонаселенной и распаханной Яве, он нарушил принцип легкости великих находок: ведь делать их надо с минимальными усилиями.

Как только прошли новые дожди, доктор отправился ездить и бродить по Яве и у реки Кедунг Брубус, копнув, добыл фрагмент нижней челюсти: во-первых, из очень глубокого слоя, а во-вторых, вроде бы человеческую, но с некоторыми странными отличиями (ямка для так называемой двубрюшной мышцы была в 2–3 раза больше, чем у людей и обезьян).

Записав, зарисовав и аккуратно запаковав челюсть, Дюбуа вернулся к своим пациентам, а в следующем сезоне в 40 километрах к западу от челюсти стал подкапываться под берег речушки Соло близ деревушки (по-местному — кампонга) Триниль.

Быстро разыскал он в речном обрыве тот самый древний слой, в котором была найдена прошлогодняя челюсть, и, поковыряв немного… извлек черепную крышку.

( Вот эта самая крышка. )

Исторических сведений о том восклицании, какое издал в тот момент Евгении Дюбуа, не сохранилось. А может быть, восклицаний и не было, так как рассудительный голландец знал, что открытие неминуемо.

По крышке череп приблизительно восстанавливался: это был маленький человеческий череп — 900 кубических сантиметров (у нас с вами 1300–1400). И в то же время это был гигантский обезьяний череп (у гориллы 500 кубических сантиметров). Обезьяньи черты были сильны: над глазами валик, которого мы с вами практически лишены, нижняя часть головы шире верхней, у нас же наоборот. Но все-таки голова и мозг почти в два раза больше, чем у самых умных обезьян! Кто знает, какой прихотью природы мертвый череп был расколот и рассеян так, что других его частей поблизости не оказалось, но остались на месте крупные зубы, сотни тысяч лет назад жадно впивавшиеся в стебли растений и мясо тех тварей, чьи кости улеглись кругом, по соседству (твари, как потом выяснилось, были очень древние — стегодон, лептобос и другие, — всего 27 млекопитающих, и ни одного вида, сохранившегося до наших дней!).

Дюбуа перекопал в конце сухого сезона 1891 года немало древнего вулканического песка, речного ила и морских отложений. (Может быть, грохот вулкана или рев воды и был последним жутким впечатлением мозга, что работал когда-то под найденной черепной крышкой?)

Затем Дюбуа упаковал череп, вернулся в Батавию, с истинно северным хладнокровием переждал новый приступ тропических ливней, опять поехал на то же место и все с тем же спокойствием в 15 метрах от прошлогодней находки извлек полуметровую бедренную кость, не менее знаменитую, чем черепная крышка.

Бедро питекантропа в "Тринильском музее" на Яве.

Доктор готов был поручиться, что это бедро двигалось, повинуясь приказаниям того самого, прошлогоднего черепа. Дюбуа не пришел к точному решению, какие силы отбросили бедро на 15 метров от головы, но зато определил, что оно изуродовано болезнью, отчего обладатель его, без сомнения, когда-то рычал, ревел или ругался от боли.

Потом Дюбуа отправился в Европу, оставив своих помощников копать на берегах Соло, и несколько зим в Лейден прибывали ящики, набитые породой, костями мелких и крупных зверей, остатками древних растений и прочим. Но ничего подобного первым находкам не появилось.

Сначала быстрое великое открытие.

Потом годы нужных, но малоурожайных поисков.

Меж тем счастливый баловень судьбы и науки разъезжал по Европе, и главной частью его багажа был чемодан с яванским черепом, бедром и зубами. Нравы в те идиллические времена были простые, и только много позже все эти предметы как супердрагоценности упрячут в сейф с двойными стенками.

Однажды Евгений Дюбуа сидел с другом в парижском ресторане.

— Я называю его питекантропус эректус, то есть обезьяночеловек прямоходящий.

Загадка: «Прямоходящий». Даже чересчур прямоходящий. Нас учили, что сначала обезьяна на четвереньках ходила, потом «на полусогнутых» и, чем ближе к нам, все распрямлялась и распрямлялась. Но вот этот самый питекантроп ходил, может быть, прямее, чем некоторые куда более совершенные, головастые, близкие к нам обезьянолюди.

Слишком уж человеческое бедро для такой малой головы!

Потом Дюбуа и его собеседник, слегка подогретые ужином, прогуливаются по парижским улицам среди снующих туда-сюда завернутых в ткани и шкуры людей с черепом 1300–1400 кубических сантиметров и бедрами, более совершенными, чем у самого питекантропа.

А кстати, где он? Дюбуа вдруг всплескивает руками и бросается обратно в ресторан: к счастью, ни полиция, ни посетители не заинтересовались содержимым забытого чемодана.

Так был открыт и чуть не потерян один из самых известных людей.

Но можно ли присвоить человеческое звание только за то, что соискатель в полтора раза мозговитое, чем шимпанзе, и довольно прямо ходит?

Что такое вообще человек?

Если считать 1891 год началом второй жизни питекантропа, то можно сказать, что существо это пережило трудную, романтическую молодость и постепенно обросло характером под грохот мировых войн и великих революций.

Конечно, питекантропу нелегко тягаться с самыми знаменитыми из людей, каковыми (согласно статистическим данным 1900 года) были Наполеон и Иисус Христос. Но все же на закате XIX столетия он стал чрезвычайно моден. Лейденский, Кембриджский и Берлинский конгрессы обсуждали его. Кроме того, его представили ученым собраниям Льежа, Парижа, Лондона, Дублина, Эдинбурга и Иены. В газетах ему уделялось, пожалуй, не меньше места, чем таким событиям, сопутствовавшим его рождению, как последний кабинет Гладстона в Англии, воцарение императора Николая II в России, изобретение кино во Франции и тому подобное.