Натан Эйдельман - Мгновенье славы настает… Год 1789-й

Очень своеобразным способом защитился другой подозреваемый, Максим Невзоров: когда его по возвращении из-за границы схватили и предъявили приказ Екатерины об аресте, Невзоров прикинулся, что не верит: столь мудрая, просвещенная императрица не может издавать жестоких указов! Ему предъявляют царскую подпись, он отвечает, что — можно подделать. Его привозят к Шешковскому, который всегда занимается тайным сыском, и спрашивают — узнает ли того, кто допрашивает? Невзоров отвечает, что можно загримироваться, прикинуться. Ему говорят, что поведут к императрице, — он стоит на своем, что можно переодеть, обмануть…

Екатерине доложили о столь странной манере защиты, она засмеялась и велела без всякого суда отправить Невзорова в деревню.

Можно считать, что подозреваемый ловко намекнул на противоречия «ранней» и «поздней» Екатерины, и сумел таким образом спастись…

Одновременно разыгрывалась другая шумная история.

Популярный драматург Яков Княжнин еще в 1789 году, накануне французской революции, написал трагедию "Вадим Новгородский". Действие ее происходит в середине IX века в древнем Новгороде. Город не хочет терять своей вольности, и князю Рюрику пытается дать отпор пламенный республиканец Вадим. В конце концов благородный, просвещенный монарх Рюрик берет верх и уничтожает Вадима; но перед тем свободолюбцы произносят (согласно желанию Княжнина) несколько острых монологов против деспотизма и самовластия; вопрошают: "Какой герой в венце с пути не совратится? Кто не был из царей в порфире развращен?"

По ранжиру прежнего, сравнительно мягкого екатерининского правления — в пьесе не было ничего особенно крамольного: побеждает все же просвещенный монарх (такой, как Екатерина II), а республиканец, хоть и благороден, но — повержен. Случалось, в прежние годы полиция несколько раз спрашивала царицу, не запретить ли то или иное издание, где обличается деспотизм; царица, тогда общавшаяся с Дидро и Вольтером, отвечала, что не принимает подобных упреков на свой счет, ибо деспотом не является ( "вы называете меня матерью Отечества!" ), а раз так- никакие запреты не нужны.

Именно подобными соображениями, вероятно, руководствовался Княжнин, когда готовил свою пьесу для печати. Сам драматург не дожил до ее публикации — умер в начале 1791 года, но рукопись была напечатана в 1793-м, с разрешения собеседницы Дидро.

Княгиня Екатерина Романовна Дашкова, возглавлявшая Академию наук, к якобинцам относилась совершенно отрицательно, поступок Радищева не одобряла: она пыталась изо всех сил «адаптироваться» к екатерининскому правлению и даже немало преуспела на этом пути, получая высокие должности, награды, но при всем желании никак не могла слиться с раболепной придворной массой, утратить гордость и независимость. Поэтому княгиня (мы опираемся на ее знаменитые "Записки") была весьма удивлена и рассержена той «головомойкой», которую царица вдруг устроила ей за «Вадима».

"— Чем я вам не угодила, что вы распространяете высказывания, опасные для меня и моей власти?

— Я, государыня?! Нет, вы не можете так думать!

— Знайте, — сказала императрица, — что я прикажу сжечь эту трагедию рукой палача.

По ее лицу я как будто прочла, что последняя фраза чужда ее уму и сердцу и кем-то ей подсказана.

— Ваше величество, для меня не имеет значения, будет ли, не будет она сожжена палачом. Не мне за это краснеть. Но, ради бога, прежде чем вы совершите этот акт, столь мало согласующийся с вашими словами и делами, прочтите пьесу, и вы найдете в ней развязку, которую и вы сами, и все приверженцы монархического правления могли бы только пожелать. Кроме того, вспомните, ваше величество, что, защищая эту пьесу, я не являюсь ни автором оной, ни лицом, извлекающим пользу из ее публикации.

Эти слова были произнесены столь решительно, что тем разговор и окончился…

Через день утром я поехала с докладом к государыне, твердо решив, что, если она не предложит мне, как всегда, пойти с ней в бриллиантовую комнату, — не стану больше ездить на утренние приемы и без промедления подам прошение об отставке.

Господин Самойлов, выходя от императрицы, сказал мне на ухо:

— Ее величество сейчас выйдет. Будьте спокойны: кажется, она на вас не сердится.

Я ответила ему, не понижая голоса, чтобы меня слышали находившиеся в комнате:

— Мне нечего волноваться, потому что не в чем себя упрекнуть, и было бы досадно за государыню, если бы она плохо думала обо мне; но, во всяком случае, несправедливости для меня уже не новость.

Императрица действительно скоро появилась и, дав присутствующим руку для поцелуя, сказала мне:

— Не хотите ли, княгиня, пойти со мной?"

Конфликт был формально улажен, но ненадолго; пьеса не «прощена»; оказывается, обстоятельства к 1793 году стали таковы, что дерзкие речи "нельзя терпеть", хотя бы герой-республиканец и терпел поражение. В результате вынесено решение — злополучную книжку сжечь. Приговор приведен в исполнение, но, как это было и с книгой Радищева, тут же стали распространяться немногие сохранившиеся экземпляры, а с них делались рукописные копии. Обиженная Дашкова вышла в отставку, навсегда покинула столицу и уехала в свое имение.

Выходило, что царица и двор сражались не только с революцией, но и с просвещением: ни Дашкова, ни Новиков к якобинцам не близки.

Тут-то наступил час "призвать к ответу" и прежних великих французских друзей Екатерины.

Эти шуточные стихи были сочинены много лет спустя (опубликованы в 1883-м). Сочинитель Алексей Константинович Толстой посмеивается над уже "отстоявшимся в истории" сюжетом: Вольтер и Дидро наставляют Екатерину II в духе вольности, а царица резонно находит, что они ей льстят, — и превращает свободных украинских крестьян в крепостных.

Эпизод с украинскими крестьянами случился за несколько лет до революции, и, строго говоря, Вольтер и Дидро не были уже его свидетелями. Однако некоторые «облака», и прежде омрачавшие эффектную с виду дружбу царицы с французскими философами, в 1790-х годах переходят в ненастье, бурю. Старые собеседники, чьи книжные собрания дремлют в Эрмитажной библиотеке, вдруг попадают в сильнейшую опалу; можно сказать, чуть ль не в крепость, в Сибирь. В самом деле, революция клянется именами Монтескье, Руссо, Дидро, Вольтера. И Екатерина постоянно обращалась к тем же именам. Кто-то должен отказаться, «уступить»… Для начала царица приказывает вынести из своего кабинета бюст Вольтера. Начинаются длительные скитания замечательной работы Гудона, которую почти каждый очередной царь велит запрятать так, чтобы "не попадалась на пути"; и как назло, странствуя по своему дворцу, цари постоянно встречают "саркастическую персону".