Джозеф Горз - Час кровавый и горестный

Падение. И ничего после.

Боль от неловкого движения пробудила меня. Голова покоилась на подушках в лодке, и туман лизал мои щеки. На корме я разглядел знакомую фигуру.

- Откуда ты взялся, парень?

Джон Тейлор взглянул на меня с тревогой.

- Я отыскал тебя у подножия лестницы в Коулд Харбор. - Он указал на рапиру у моих ног:

- Капли крови на камнях вели меня. Сначала я наткнулся на рапиру, потом - на труп женщины, упокой, господи, ее душу. И еще двое лежали там: один, чье чрево было вспорото сверху донизу, и другой - проткнутый насквозь, как бычья туша в мясном ряду.

Погрузив руку в темные воды Темзы, я обнаружил, что моя ноющая рана всего лишь бороздка, вспоровшая плоть повыше локтя. Итак, Фрайзер удрал. Энн умерла. Мне нужно было время - время для отдыха и раздумья.

- Вот "Сокол", паренек. Посмотрю, какими яствами потчуют в этой таверне.

Я отдал мальчишке все свое серебро и зашагал вдоль узкого прохода между толстыми стенами, воздвигнутыми здесь еще до Тюдоров, к двери, ведущей в пивной зал. Взрыв света и шума встретил меня Правую руку я крепко-накрепко прижимал к телу, чтобы не было видно крови. У стойки стояла и распевала во все горло кучка весельчаков:

Кубок с вином блещет огнем,

Выпью за ту, что в сердце моем.

Кто весел - всех долговечней.

- Клянусь богом, чудная песня!

- Английская песня, - отвечал со смехом один из бражников. - Уж мы, англичане, пить первые мастера. Мы питьем заморим датчанина и шутя перепьем немца; мы еще раскачиваемся, глядь, а голландца уже рвет.

Да неужто это Уилл Слай, краснорожий весельчак-комедиант, мой знакомец еще по Дувру! Завидев меня, он распахнул объятия.

- Черт меня побери, старый стервятник. Разве до тебя не дошло, что труппа "Люди адмирала" распущена! И клянусь Вильгельмом Завоевателем, который предшествовал в свое время Ричарду III, Уилл Слай пропивается сейчас в пух и прах в "Соколе" с паршивейшими собутыльниками, которые тянут вполглотки еще более паршивый эль.

Он тут же подкрепил свои слова делом и, понизив голос, сказал, стирая пену с размашистых усов:

- Ты что-то бледен, а твоя кружка пуста. Йо-хо, трактирщик.

- К вашим услугам, сэр.

Не успел я поведать ему свою грустную историю, как рокочущий голос прервал нас:

- Актеры в углу? Знать, чье-то доброе имя скоро покроется позором. Открыто говорю вам, лучше уж после смерти получить плохую эпитафию, чем дурной отзыв от них при жизни. Но дайте и мне присоединиться к вашей беседе.

- А ты спустил еще ярда два, Том Льюси?! - захохотал Уилл Слай.

Льюси был родом из Чарлекота, что всего в нескольких милях от моего дома, - скользкий человек со строгим взглядом, стриженой бородкой и умишком воробья.

- Что ж, пускай я буду на два ярда потоньше в брюхе, Уилл Слай, зато так больше сбережешь и ни гроша не потратишь.

Как всегда, его распирало от шаблонных правил и новейших сентенций, поэтому я счел за благо немедленно вмешаться:

- Мы скоро присоединимся к тебе у стойки, уважаемый Льюси.

Когда он отошел, я продолжил, и, по мере того как я углублялся в свое повествование, лицо Уилла Слая вытягивалось. Услышав о встрече моей с Энн Пейдж у св. Павла, он воскликнул с горечью:

- Болван! Что, ежели тебя видели с Энн Пейдж! Что...

- Энн Пейдж? - раздался голос Льюси. - А я-то все думал и гадал, обратился он ко мне, - как имя той потаскушки, с которой ты прохаживался поближе к полночи у Доугейт Хилл.

Верный Слай пришел мне на помощь:

- Так ты, должно быть, видел вдвое против того, что было, Том Льюси: в тот вечер мы шли с ним кружка в кружку добрых часа четыре в этом самом месте.

- О, я не мог обмануться в ней, - сказал Льюси со смешком, - на Банксайд Стью ее глаза смело сошлись с моими и прожгли меня насквозь, как луч солнца, пройдя сквозь увеличительное стекло.

- Знать, и солнце светит на навозную кучу! - вскипел я.

- Пусть ястреб расклюет твою печенку, ничтожный лицедей, ты завизжишь у меня, как крыса.

Я весь напрягся, а он продолжал разглагольствовать нарочито громким голосом:

- Как? Сердце тигра в оболочке актера? Может, лучше котенком стать тебе и помяукать?

Уилл Слай торопливо потянул меня за рукав.

- Не входи в гнев понапрасну, парень, у него барабан вместо головы и колотушка вместо языка.

Внезапно он замолчал и взглянул на пальцы, на которых отпечаталась моя кровь.

- Они подстерегли нас в Коулд Харбор. Теперь они недвижны.

- Как, все? Мертвы? Да сколько их? О ты, исчадье ада, ты!

- Их было трое, один Фрайзер уцелел. Они мне совесть не гнетут.

Он покачал головой.

- Что так горяч сегодня? Помни, тот истинно велик, кто не встревожен малою причиной. Когда ж задета честь, вступай ты в ярый спор из-за былинки.

- Они убили ее на моих глазах! - вскричал я.

- Убили Энн? Не может быть! - Его доброе лицо сморщилось, и слезы сочувствия показались на глазах этого честного парня; он отвернулся.

- И ты почувствовал к ней нечто большее, чем жалость?

- Не знаю, но уверен, что ни она, ни Кит не могут остаться неотмщенными. Что человек, когда он занят только едой и сном, - животное, не больше.

- И все же два трупа, которые теперь питают окрестных воронов, кричат во всеуслышанье, что свершилась месть.

- А Уолшингем?

- Пусть его покарает небо, ты ж оставь его. И потом, он сказал, что не знает за собой никакой вины. Ты разве бог, чтоб упрекнуть его во лжи? Возможно, удар был нанесен из личных побуждений или иного помысла, чем безопасность Уолшингема. Уверен ли ты в том?

Мы подошли к обрыву над Темзой. В ноздри нам ударил запах прибрежной глины и сырой лозы. Туман рассеивался. Снизу доносилось скрипение старого моста и глухое ворчание прилива. Мог ли я быть уверен, что Уолшингем повинен в смерти Кита? Убийство, раз начавшись, где обретет конец? Безмятежность скользящего подо мной потока постепенно успокаивала и мои взметенные чувства. По природе своей я не кровожаден, и месть не моя профессия. Кит умер так же, как и жил, в смятении и насилии. Но, возможно, смерть его укажет мне путь, гораздо более достойный: познать человеческую природу во всей ее глубине, переплавить в испепеляющем огне творчества всю боль, всю печаль и муку человеческого духа - да! Седая прядь под безымянным могильным камнем не всегда означает неудачу, так же как жизнь, отданная по первому велению души, не всегда указывает на успех.

И, словно угадав мои мысли, Уилл Слай заговорил:

- Забудь эти часы крови и горести, дружище; та ночь длинна, которую вовеки не сменит день. Но разум мой подсказывает мне, что рано или поздно о тебе услышит наш суетный мир. Не швыряй на алтарь мести жизнь, как кабатчик швыряет кружку эля последнему пьянчуге, ибо однажды толпами будут приходить люди, чтобы склониться пред именем твоим - именем Вильяма Шекспира.