Юрий Шевцов - Новая идеология: голодомор

Нарастание количества и глубины региональных бедствий к концу 1920-х годов, обострение отношений между городом и деревней в виде зерновых забастовок и тому подобных событий – это были симптомы именно того кризиса, который вызвал в 1917 году Октябрьскую революцию [30].

Через десять лет нищающая и скатывающаяся к голоду деревня вновь требовала перемен: либо проведения нового большого передела всего имевшегося в деревне имущества и уничтожения части населения, чтобы повторить цикл от середняка к бедняку, либо – после уничтожения середняка как основы сельскохозяйственного производства – установления в деревне господства какой-нибудь формы крупнотоварного производства.

Неизбежный социальный кризис в деревне влиял на судьбу государства и города, он был угрозой самому существованию СССР. Этот кризис мог так же уничтожить Советский Союз, как уничтожил перед тем трехсотлетнюю империю Романовых.

Превентивные действия власти по управляемому переустройству деревни – с ломкой середняцкого хозяйства и традиционной крестьянской культуры, общины, ценностей – были логичным курсом города. Только так город мог спасти себя от голода. Этот курс был логичным и для государственной бюрократии – только уничтожая деревню в превентивной войне, можно было сохранить государство и устоять против внешних угроз. Перед глазами коммунистов был пример Китая, где государство не провело подобной ломки и коллапс сельского хозяйства постоянно подстегивал междоусобицы распавшейся страны и интервенцию внешних врагов, устанавливавших в Китае зоны влияния по своему усмотрению.

К концу 1920-х годов в СССР не стоял вопрос о сохранении крестьянского рая. Коллапс деревни был неизбежен, и вопрос стоял только о его форме: будет ли сельское хозяйство развиваться в кулацко-фермерское, или же крупнотоварным производителем станет полугосударственный кооператив (колхоз). Стимуляция кулака означала бы уничтожение им середняка так, как он был уничтожен лендлордом в Британии времен индустриализации или в Ирландии в середине XIX века.

При переходе к кооперативной форме крупнотоварного производства кулак должен был быть уничтожен очень быстро, так как только он обладал ресурсами для быстрого становления крупнотоварного производства в кооперативах.

Медленная или тем более быстрая реформа на основе любого из этих вариантов влекла за собой временное усиление неустойчивости сельскохозяйственного производства и обострение социальной борьбы в деревне. Реформа любого типа сопровождалась угрозой голода. В одном случае это был бы голод в городах, а голод в городах – это голод в армии и война с соседями, а также гражданская война между регионами внутри страны. В другом случае это был бы сильный голод в некоторых сельских регионах.

Вариант с сохранением сильного государства и ставкой на кооперативы не имел прецедентов. Такой путь теоретически требовал общественной солидарности и идеологической консолидации общества в период сложных реформ, практически же он обрекал на голод сельские регионы, которые наиболее противились политике власти. В этом смысле голод 1932–1933 годов в части Украины, на Кубани, в Казахстане и на Нижней Волге был неотвратим. Вопрос мог стоять только о масштабе ожидаемого голода и о количестве голодающих регионов.

Столь жестокую закономерность могли бы сгладить два фактора: относительно медленные темпы перехода к крупнотоварному производству или страхующий фонд на время такой перестройки. Однако Советский Союз в конце 1920-х годов не имел ни времени на медленную социальную революцию, ни надежды на внешнюю помощь. Когда восточноевропейские страны в 1950-х годах проводили аналогичные реформы, то они получили подобную помощь от СССР, и в результате реформы села (иной вопрос, успешные или нет) прошли без голода. Также обошлась без голода коллективизация в Западной Украине, Западной Белоруссии и советской Прибалтике в конце 1940-х годов.

Осознавала ли советская власть, начиная коллективизацию, всю глубину неизбежного голода? На мой взгляд, не осознавала, она рассчитывала на более мягкий ход перестройки села [31]. В ходе коллективизации в силу издержек само существование СССР как минимум два раза оказалось под угрозой: в период первой волны коллективизации, остановленной статьей Сталина «Головокружение от успехов», и во время голода 1932–1933 годов. Столь рискованные шаги вряд ли могли планироваться изначально, власть лишь более или менее успешно для себя реагировала на возникшие после начала коллективизации коллапсы.

Было ли возможно растянуть коллективизацию на долгий период или совместить ее с крупнотоварным фермерским хозяйством, как это было сделано, например, в послевоенной Польше в 1960-х годах?

Ответ на этот вопрос может быть дан, только если сформулировать его в исторической плоскости: насколько критическими советская власть считала внешнюю угрозу и внутренние угрозы Советскому Союзу, чтобы пойти на быструю и рискованную ломку социальной системы на селе?

Анализируя историю, мы имеем право сказать: да, советское руководство именно так оценивало внешние угрозы в конце 1920-х – начале 1930-х годов, и именно внешние угрозы вынудили советских лидеров пойти на ускоренную коллективизацию. Более того, именно такая оценка заставила советское руководство продолжить быструю коллективизацию даже тогда, когда она дважды дала драматичный сбой [32].

О каких внешних угрозах речь и почему советское руководство считало их настолько критическими? Начиная с 1926-го и примерно до 1933 года СССР был в состоянии военной тревоги по всей протяженности своих границ и готовился к конфликту с Британской империей, чреватому войной [33].

В 1926 году Британию сотрясла забастовка шахтеров. Советский Союз и Коминтерн оказывали бастующим шахтерам политическую и материальную поддержку, в значительной мере влияли на ход забастовки. Детали вмешательства СССР в этот конфликт были обнародованы в Британии после вторжения полиции на территорию советского торгового постпредства, где были найдены документы, дававшие неопровержимые доказательства. За этим последовал знаменитый «ультиматум Чемберлена», Британская империя разорвала дипломатические отношения с СССР.

Возникла угроза прямой войны между Британией и СССР, в которой преимущество было на стороне Британии. Наибольшую угрозу для Советского Союза несли потенциальные действия британских вооруженных сил против нефтепромыслов Баку, а также против Мурманска, Одессы, Владивостока. Эти действия в случае войны были бы поддержаны сухопутными союзниками Британии, которые окружали в это время СССР почти по всему периметру его границ: Малой Антантой во главе с Польшей, Афганистаном, где произошел невыгодный СССР переворот, и Японией, а СССР не был готов к большой войне.