Н Греков - Русская контрразведка в 1905-1917 годах - шпиономания и реальные проблемы

Одним из "внимательных путешественников", засланных в Россию в июле 1914 года был американский гражданин Уилберт Е. Страттон. Он сумел отправить несколько шифрованных телеграмм с железнодорожных станций близ Петербурга, докладывая о признаках начавшейся мобилизации. Это позволило немцам выявить на ранней стадии военные приготовления России{20}. Еще одним агентом, выявленным русской контрразведкой, был Курт Бергхард, в течение двух предвоенных лет периодически посещавшим крупные города Европейской России под видом "коммивояжера по распространению колониальных товаров". 25 июня 1914 года он выехал из Петербурга в Саратов, но, видимо, почуяв слежку, скрылся от филеров. 27 августа ГУГШ специальным циркуляром уведомил всех начальников штабов военных округов империи о необходимости задержать К. Бернгарда, как подозреваемого в шпионаже"{21}.

Заранее планировали свои действия на случай войны русская контрразведка и жандармы. С 1912 года по распоряжению ГУГШ все контрразведывательные отделения составляли и периодически дополняли (уточняли) списки лиц, подлежащих аресту или административной высылке в "подготовительный к войне период" из районов мобилизации и возможных боевых действий. Всех "неблагонадежных в смысле военного шпионажа" ГУГШ разделило на три категории: 1. "Лица, кои не подлежат никакому воздействию, должны состоять под особым наблюдением в подготовительный период и в последующее за сим время", то есть члены дипломатического корпуса. Вторая - те, кто должен быть арестован. К их числу относились лица, навлекшие на себя обоснованные подозрения в шпионаже. Третью группу составляли лица, которые должны быть высланы "административным порядком" во внутренние губернии России или за границу.

Составленные по этому принципу списки генерал-квартирмейстеры окружных штабов представляли на утверждение ГУГШ. Последний был постоянно недоволен качеством списков. 7 января 1913 года в циркуляре окружным генерал-квартирмейстер ГУГШ Данилов указывал, что требования его к подготовке списков "не имели в виду арестование и административную высылку всех без разбора иностранцев только потому, что последние, в силу своего иностранного происхождения могут из чувства патриотизма вступить на путь шпионства"{22}.

Дело в том, что контрразведывательные отделения занесли в "черные" списки всех заподозренных в шпионаже, а заодно и основную часть иностранцев-мужчин, проживавших на подведомственной отделению территории. ГУГШ же требовало избирательного отношения к включенным в списки; поскольку они должны быть составлены " с самым строгим разбором, дабы в них заключались только действительно неблагонадежные... лица, о коих имеются более или менее обоснованные сведения, что они занимаются военным шпионством или будут ему помогать в военное время"{23}.

С момента объявления всеобщей мобилизации контрразведка начала проводились запланированные аресты. На практике они проводились не выборочно, как того требовало ГУГШ в предвоенные годы, а приобрели массовый характер, особенно в западных округах. Контингент подозреваемых (значит, арестованных и высланных) определялся не наличием у контрразведки компрометирующих конкретное лицо сведений, а национальной принадлежностью.

Повсеместно самой распространенной формой борьбы со шпионажем стала административная высылка подозреваемых. Высочайшим указом 20 июля 1914 года западные губернии России были объявлены на военном положении, следовательно, главные начальники губерний получили право высылать всех неблагонадежных во внутренние районы империи. Однако и эти районы (губернии центральной России) были не менее важны в военном отношении, поэтому переселение подозреваемых в связях с противником во "внутренние губернии", особенно в промышленные центры, как способ борьбы со шпионажем, теряла всякий смысл.

Как и всегда, заранее не были продуманы "детали": а куда же, собственно, высылать неблагонадежных? Найти ответ на этот вопрос следовало немедленно, а между тем ясных указаний о том, что подразумевать под "внутренними губерниями" - Центр России, Поволжье или Сибирь - не было. Любая губерния, будь то Казанская, Иркутская и пр., по мнению местных властей, могла безусловно представлять интерес для разведки противника. Невероятно, но в огромной империи, имевшей колоссальные почти безлюдные северные районы, остро стоял вопрос о местах ссылки даже в мирное время. Петербург рассматривал Сибирь как одну большую тюремную камеру и почти во всех ее закоулках считал удобным помещать ссыльных. Между тем сибирские губернаторы во "всеподданнейших отчетах" постоянно жаловались на "растлевающее влияние ссыльного элемента на местное население" и просили освободить их губернии от ссыльных. В конце концов, на отчете военного губернатора Забайкальской области Николай II написал: "Нужно вопрос о них (ссыльных - Н.Г.) разрешить ко благу местного населения Сибири. По-моему следует выбрать одну местность из наиболее глухих и туда водворять ссыльнопоселенцев". Имелись ввиду политические и уголовники. 3 июня 1914 года председатель Совета министров И.Д. Горемыкин просил министра внутренних дел Н.А. Маклакова дать ответ: какая из сибирских губерний в наибольшей степени подходит на роль места "всероссийской ссылки"{24}. 8 июля Маклаков решил узнать мнение министра юстиции. Пока последний вел переписку с сибирскими прокурорами, выясняя их позицию, началась война. Прокуроры всеми способами убеждали столицу в непригодности их губерний для массовой ссылки. Так, прокурор Омской судебной палаты доложил в министерство юстиции о том, что в Западной Сибири нет местностей, где "можно было бы сосредоточить водворение всех политических ссыльных"{25}. Однако, его мнение, как и мнение министра юстиции, уже никакого значения не имело. 2 августа 1914 года Маклаков, отбросив ставшие обременительными в условиях войны межведомственные согласования, известил военного министра о том, что высылаемых из западных губерний следует направлять под надзор полиции в Западную Сибирь, и "в северные уезды Тобольской губернии"{26}.

Стараниями военных властей очень быстро высылка "подозреваемых в шпионаже превратилась в массовую высылку немецких колонистов из западных губерний{27}. Так, 23 сентября 1914 года начальник 68-й пехотной дивизии генерал-майор Апухтин приказал выслать всех немцев из Виндавы и Либавы. Начальник штаба Двинского военного округа генерал-лейтенант Курдов распорядился выслать немцев из Сувалкской губернии. В начале октября 1914 года командующий 10-й армией генерал от инфантерии Сивере отдал приказ "выслать колонистов из всех мест, находящихся на военном положении"{28}.

С началом войны индивидуальный подход в определении вероятных агентов противника, на котором постоянно настаивало ГУГШ, сменился попытками вести борьбу со шпионажем, используя репрессивные меры по отношению к целым группам населения империи, как русским подданным, так и иностранцам. Теперь ГУГШ требовало от местных органов контрразведки широкого использования высылки и арестов подозреваемых в связях с противником, не акцентируя внимание на доказательстве обоснованности этих подозрений. На первое место при определении неблагонадежности вышли далекие от объективности групповые признаки (подданство, национальность и т.п.) при определении неблагонадежности. Именно поэтому все китайцы, находившиеся на территории империи, к началу войны, попади в число "подозрительных". Циркуляром 28 июля 1914 года Департамент полиции очередной раз напомнил всем начальникам жандармских управлений о том, что "рассеиваясь и проживая без всякого надзора по всей стране, китайцы представляют собой элемент, из которого могут легко вербоваться военные разведчики в пользу иностранных держав. Обычно китайцев рассматривали в России как вероятных агентов японской разведки, но с началом войны и ГУГШ, и Департамент полиции внезапно осенила мысль о том, что те же китайцы могут быть и агентами Германии, Чтобы объяснить столь резкую смену оценки потенциальной угрозы, исходящей от китайских торговцев, Департамент полиции ссылался на то обстоятельство, что китайцы в обеих русских столицах живут группами, "из коих каждая представляет собой правильную тесно сплоченную дисциплинированную организацию", а торговлей, причем явно убыточной, занимаются лишь "для отвода подозрений". ГУГШ и штаб Корпуса жандармов усмотрели во всех этих явлениях "весьма тревожные для военной безопасности России признаки". Жандармская и общая полиция были обязаны установить "тщательное" наблюдение за китайцами" на предмет выяснения их истинных занятий{29}. Но "живых" доказательств связи китайских коробейников с германской или австрийской разведками не было. Крутые меры принимали по отношению к китайцам столичные власти. 22 августа УВД уведомило ГУГШ о том, что из Петрограда в Китай были насильственно отправлены 114 китайских подданных{30}. К началу сентября из Петрограда и Петроградской губернии были высланы все китайские торговцы, как подозреваемые в шпионаже{31}. Из других городов Европейской России обязательной высылки китайцев не было, но повсеместно власти открыли на них настоящую охоту, так как видели в них неразоблаченных германских агентов. У обосновавшихся в Москве китайцев жандармы периодически проводили обыски, в уездных городах и на железнодорожных станциях их арестовывали по малейшему подозрению, или просто "на всякий случай". Подозрительным в поведении китайцев казалось все. Например, 1 октября 1914 года жандармский подполковник Есинов арестовал двух китайцев на станции Орехово Московско-Нижегородской железной дороги. Подполковнику показалось, что китайцы симулируют незнание русского языка, не вызвал у него доверия и род их занятий - "продажа каменных, весьма грубой работы, предметов"{32}.