Сергей Григорьев - В октябре

- Дворник, открывай!

Еванька вскочил, долго смотрел сквозь решетку калитки и не мог понять, кто стоит там, в форменной фуражке, подпоясанный ремнем, с патронной сумкой, с винтовкой за плечом, дулом вверх.

- Дворник, открывай! Заснул? - строго крикнул натужным басом вооруженный и захохотал.

Еванька узнал, что это Костя, сын управляющего, и нарочно для важности сказал басом:

- Никого чужих не велено пускать.

- Чего ты, дурак, испугался! Не узнал меня, что ли? Открывай, заговорил Костя своим обычным голосом.

- Не узнал? Подумаешь, обрядился! Мне сказано: вооруженных никак не пускать.

- Пусти, я тебе винтовку покажу!

- Это мне без надобности.

- Так я тебя застрелю из ружья! Открывай, собачий сын!

- Сам кот суконный!

Костя просунул сквозь калитку дуло. Еванька схватил ружье за конец обеими руками и повис под ним, зажав ложу ружья в завитках решетки. Костя напрасно пытался вырвать винтовку.

- Что за шум, а драки нет? - весело спросил с улицы кто-то, подойдя к воротам.

- А! Андрюшка! - радостно воскликнул Костя. - Вот погляди на этого типа. Его оставили посторожить, а он меня не пускает. Понимаешь?

- Понимаю... Еваня, отомкни калитку. Пусти нас. Брось винтовку, сказал Андрей.

- Тебя пущу, а его нет.

Еванька выпустил из рук ружье и приоткрыл калитку. Костя первый ворвался во двор, оттолкнул Еваньку, за ним вошел Андрюшка.

Еванька набросился на Костю и ударил его по лицу. Костя отмахнулся и кинулся бегом к дому, открыл своим ключом американский замок, юркнул в дверь.

- Ты что это за него заступаешься? Бить бы его надо! - ворчал Еванька, запирая калитку.

- Пускай пока балуется, - солидно ответил Андрюшка. - Добалуется.

- А ты где до полуночи шатался-мотался?

- Я-то? Я от Варкина ходил. Тут, брат, такие дела!

- Ну, сказывай скорее!

Мальчишки зашептались.

* * *

Первая в доме Костю увидала на лестнице, выбежав на стук двери, Аганька.

- Ах, страсти какие! - воскликнула она. - Какой юнкер пришел!

- Тсс! Погоди, Аганька, я хочу сделать маме сюрприз.

- Ступай, ступай! Папаша тебе голову намылит...

- Очень я боюсь!

Костя, не раздеваясь, с винтовкой прокрался коридором на цыпочках по ковровой дорожке к раскрытой двери в столовую. Оттуда слышны были раздраженные голоса отца и матери.

Костя притаился за дверью.

- Где он шляется? Я хотел бы знать, где он шляется в такие дни? спрашивал, ходя по столовой вдоль окон, отец Кости, Федор Иванович.

У Кости стукнуло сердце. Он взял винтовку наизготовку и вошел в столовую.

Анна Петровна вскрикнула, откинувшись на спинку стула, и закрыла лицо руками.

- Хорош! - проворчал Федор Иванович и, подойдя к двери, щелкнул выключателем: зажглись все лампочки в люстре над столом, все бра по стенам. - Любуйтесь им, сударыня!

- Костя!.. Боже мой! Что же ты не разделся? Снимай все!.. Аганька! Вот дрянь! Все тут вертелась, подслушивала, а теперь пропала. Федор Иванович, догадайтесь позвонить.

Федор Иванович нажал кнопку звонка.

Анна Петровна повертывала сына перед собой, как куклу, целовала в румяные щеки, подернутые персиковым пушком.

- Да что это такое? - сказала Анна Петровна, расстегивая Костино пальто. - У тебя разорвано пальто? Оторвана пуговица? Фуражка в пыли?!

- Должно быть, он уже был в сражении, - буркнул Федор Иванович.

- Костя, у тебя царапина на щеке. Синяк под глазом. Что случилось?

- Все это пустяки, мама. Я подрался с мальчишками. Они хотели у меня отнять винтовку. А пальто я разорвал об нашу калитку... Папа, завтра восстание!..

- Какие мальчишки?! - гневно воскликнула мать.

- Восстание? Против, кого? - спросил отец.

Костя протянул отцу измятый листок. Федор, Иванович вслух прочел:

"К ГРАЖДАНАМ РОССИИ!

Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, - это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!

Военно-революционный комитет при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов.

25 октября 1917 года, 10 час. утра".

- Эти прокламации расклеивают на стенах, - пояснил Костя. - Нас послали их срывать.

В дверях появилась старшая горничная Лизавета Ивановна, прямая и строгая. Она пренебрежительно покосилась на Костю и спросила Анну Петровну:

- Вы звали? Что угодно?

- Ах, Лизавета Ивановна, оставьте меня в покое! Прошу вас, чтобы никто...

- Ну-ка, ну-ка, я погляжу на моего соколика, на купидона моего, на моего красавца! - лепетала старая няня, выплывая из-за горничной серой утицей. - Ай и хорош! Ну прямо юнкер, а не гимназист!

Из-за косяка выглядывала, сияя глазами, Аганька.

- Да что же ты не разденешься? Снимай амуницию-то, - приговаривала нянька. - Да умойся. Юнкер! Прямо юнкер... Поставь ружьецо в угол, сними поясок!

Федор Иванович рассмеялся:

- Ему нельзя. Он так и спать будет, в полном снаряжении.

Анна Петровна схватилась за виски:

- Няня! Лизавета Ивановна! Уйдите! Все уйдите!

Костя поставил в угол винтовку, снял пояс с патронами, скинул пальто и фуражку на руки няни и сел за стол, к поставленному для него прибору. Няня и Лизавета Ивановна вышли, плотно притворив за собой дверь.

- Поди сначала вымой руки, а потом садись за стол, - сказал отец.

- Слушаю, папа!

Костя ушел умыться.

- Какие мальчишки? Как они посмели? - хрустя пальцами и взводя глаза, вопрошала Анна Петровна розового купидона на расписанном потолке.

Купидон целился куда-то стрелой и, лукаво улыбаясь, молчал. Не ответил и серебряный самовар, к которому затем обратилась с вопросом Анна Петровна, и даже совсем смолк, перестав кипеть. Молчали и стены. Молчал и Федор Иванович, к которому наконец обратилась его супруга. Он налил себе красного вина, отпил немного и закурил. Закинув голову, он пускал колечки, пронзая их тонкой струйкой дыма, и прислушался: с чердака над сводом доносились какие-то шорохи, стуки.

- Какие мальчишки? Я вас спрашиваю, Федор Иванович! - повторила Анна Петровна.

- Должно быть, у нас на чердаке расплодились крысы. Возятся, как лошади, - ответил Федор Иванович.

Костя вернулся в столовую умытый, с приглаженными щеткой мокрыми волосами. Шрам на щеке и глаз припудрены. Костя переоделся в пижаму расшитую венгерскими шнурами, обулся в туфли-шлепанцы.

Он молча сел за стол и принялся за еду. Мать, успокоенная его домашним видом, опять спросила:

- Какие мальчишки тебя били, мой мальчик?