Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе

Владимировичи

Ярослав — (1020–1050) — Ингигерд-Ирина (Швеция)

Мария-Добронега — (1040–1087) — Казимир I (Польша)

Ярославичи

Владимир — (?) — Ода, графиня Липпольд (Германия) — (до 1052)

— Ида фон Эльсдорф (Германия)

Изяслав-Дмитрий — (1043–1078) — Гертруда (Польша) Вышеслава — (?) — Болеслав II (Польша)

Всеволод-Андрей — (1050–1067) — дочь Константина IX Мономаха (Византия)

Анастасия — (1039–1046) — Андрей (Венгрия)

Елизавета — (1044–1066) — Харальд (Норвегия)

— (1067-?) — Свейн (Дания)

Анна — (1050–1060) — Генрих (Франция)

— (1060–1075) — Рудольф, граф Креспи-Валуа (Франция)

Внуки Ярославли

Ростислав-Иван Владимирович — (1060–1067) — Ланка? (Венгрия) Ярополк-Петр Изяславич — (1073–1086) — Кунигунда фон Орламюде (Германия)

Святополк-Михаил Изяславич — (до 1113) — Комнина (Византия)

Евпраксия Изяславна — (1088–1089) — Мешко III (Польша)

Олег-Михаил Святославич — (1083) — Феофа yо Музалон (Византия)

Владимир-Василий Всеволодович Мономах — (1070–1107) — Гита Гарольдовна (Англия)

Апраксия-Адальгейда Всеволодовна — (1089) — Генрих III фон Стаде — (?) Генрих IV (Германия)

Мономаховичи

Мстислав-Харальд-Федор Владимирович — (1095–1122) — Кристина (Швеция)

— (1122–1132) — дочь новгородского посадника Завидя-Дмитрия

Марица — (1116) — Леон Диоген (Византия)

Евфимия — (1117–1138) — Коломан I (Венгрия)

Мстиславичи-Мономаховичи

Ингеборг — (1118) — Кнуд Лавард (Дания)

Мальфрида — (?) — Сигурд Крестоносец (Норвегия)

— (?) — Эйрик II (Дания)

Святополк-Иван — (1144) — Евфимия (Моравия)

Ирина — (?) — Андроник Комнин (Византия)

Ефросинья— (1146–1176) — Геза II (Венгрия)

Русско-скандинавские связи не были определяющими в этой системе, но занимали в ней устойчивое место и заботливо поддерживались. Сто лет спустя после Ярослава Мстислав Владимирович тщательно восстанавливает созданную в середине XI в. картину «политического равновесия», обновляя династические узы и со Швецией, и с Данией, и с Норвегией. Эти отношения оставались стабильными и прочными. Взаимодействие между двумя феодальными культурами — русской и скандинавской — в эпоху Владимира Мономаха и Мстислава продолжало развиваться [186, с. 462–466], но, в отличие от IX–XI вв., оно осуществлялось главным образом в политической и идеологической сфере. В это время «варяжская легенда» прочно включается в композицию ПВЛ, а в норвежско-исландской письменной традиции начинается формирование цикла «королевских саг» с их устойчивым мотивом пребывания королей-миссионеров в Гардах, при дворе конунга Ярицлейва.

Оба памятника — «Повесть временных лет» и «Хеймскрингла» — лежат в основании национальных литератур, и оба они оказываются за пределами общесредневековой европейской традиции, основанной на латинской книжности. Те специфические черты, которые предопределили исключительно национальную, и в то же время общечеловеческую значимость воплощения средневековых духовных ценностей на своем языке, на собственном культурном материале, не омертвлённом церковно-феодальными канонами, те черты, которые обусловили всемирно-историческое значение русской литературы нового времени и близкой ей по духу скандинавской литературы конца XIX — начала XX в., корнями уходят в мощную подоснову многовековых русско-скандинавских связей, и корни эти непосредственно соприкасаются с наследием эллинистической культуры, сохраненным раннесредневековой Византией.

Эпоха образования Древнерусского государства — для Киевской Руси так же, как эпоха викингов для скандинавских стран, — стала временем не только оформления классового общества и феодальной государственности. В результате социально-экономических и политических процессов, проходивших в условиях тесного двустороннего взаимодействия, и Русь, и Скандинавия вошли в состав нового для них культурного единства. Условно, выделяя преемственную связь с античным культурным и политическим наследием, это единство можно назвать «романским» (имея в виду не только западную, римскую, но и восточную, «ромейскую», его ипостась).

«Романский мир», в котором Русь обретала многие исходные формы своей средневековой культуры, был плотной и обширной культурной тканью, охватившей огромное европейское пространство за многие столетия до его разделения на Запад и Восток Европы. Христианская каменная архитектура, развивавшая позднеантичные нормы, навыки и традиции, так же, как развивали их религия, письменность, государственность, единым культурным комплексом распространялась в переживающей социальную революцию «варварской» среде. «Романская культура» VII–XII вв. — это не только и не столько зодчество. Это — особое отношение к письменности, стремящейся приспособиться к языку народа: в высшей степени «романской» (не «латинской!») была деятельность Кирилла и Мефодия, и кириллица — одно из проявлений «романики» (так же, как готский перевод библии Ульфилы). Романика — это земляные замки франкских и саксонских графов, также, как городища славянских волостелей, и борги — скандинавских конунгов, древо-земляные укрепления городов (даже — возникавших у развалин каменных римских крепостей). Определенный тип вооружения — и лишь с появлением в Европе «готического доспеха» (как и готического храма) различия между Западом и Востоком становятся ощутимы. Неправомерно проводившееся маститым русским историком С.М.Соловьевым противопоставление горного, каменного Запада с гнездами замков и городов — деревянной, равнинной Руси [204, VII, 13, с. 46]. То и другое — еще единый мир, и различия от области к области его неуловимы и несущественны по сравнению с теми, что сформируются пять столетий спустя. Основой романского единства в Европе IX–XII вв. было цветущее, богатое, древнее Средиземноморье, римско-византийская цивилизация, с великолепными супергородами, блистательной властью кесарей, авторитетом церкви, иерархической государственностью, семью свободными искусствами, с богатством и силой античной традиции.

Русь и Константинополь, Рим и Запад — вот четырехчленная структура романского мира. Норманны, варяги, были наиболее подвижным и относительно самостоятельным его элементом. В поисках внешних ресурсов для строительства средневековой цивилизации, на которые их решительно обрекала скудость и суровость местных условий, создававших лишь некий исходный минимум для социального развития, они устремлялись с Запада в Рим, из Рима в Константинополь и на Русь, либо наоборот — по любой из летописных ветвей Пути из варяг в греки. Оборотной стороной этого движения было встречное, куда менее заметное по внешним формам, но неизмеримо более глубокое по существу. Византийские мастера, участвовавшие в строительстве Киевской, Новгородской, Полоцкой Софии (33) несли навстречу северным варварам, «Из Грек в Варяги» новую систему ценностей, открывая путь к строительству общечеловеческой цивилизации. Этот же путь, между северным варварством и эллинской духовностью, исторический свой путь вершила Русь.