Иван Забелин - Домашний быт русских царей в Xvi и Xvii столетиях. Книга первая

Приводя эти указания, мы желаем только напомнить, что именем «государь» обозначался известный тип жизненных отношений, именно властный, оборотная сторона которого выставляла противоположный тип раба, холопа или вообще слуги. Осподарь был не мыслим без холопа, так как и холоп не был бы понятен без осподаря. Как тип частного, собственно домашнего строя жизни, он существовал везде, во всех народностях и во все времена, существует повсюду и в наши дни, более или менее смягченный распространением гуманного, то есть христианского, просвещения. Почти везде этот тип пересилил другие общественные формы быта и стал во главе политического устройства земли как исключительное, единственное жизненное начало. Естественная его сила всегда сохранялась в народных корнях, в господстве того же типа в частной, домашней жизни, в понятиях и представлениях народной массы. Изменялось свойство этих корней, изменялся в своем виде и характер и этот тип.

Когда, в древнекняжеских отношениях, общее владение землею и частый передел этого общего владения отжили свое время, а между тем земство не успело выработать себе прочной политической формы, которая могла бы, как твердыня, защищать его от княжеских захватов и отчинных притязаний, князья, мало-помалу, по праву наследства, стали делаться полными собственниками своих наследственных волостей, а вместе с тем, по естественной причине, стали приобретать и новый титул, обозначавший очень верно существо самого дела, т. е. их новое отношение к земле. Земля вместо изветшавшего, только почетного уже титула, — господин, — начала обзывать их государями, т. е. не временными только, а полными и независимыми хозяевами своей собственности. Прежний титул господина, сделавшийся выражением обыкновенной вежливости и почтения, имел и в самом начале довольно общее значение, по крайней мере, более обширное, чем слово государь, которое, в отношении к слову господин, точно так же обнаруживало новую фазу в развитии господина, т. е. вообще лица властвующего, и в первое время не было даже и титулом. Оно очень определенно и точно обозначало известный всем предмет, известный склад жизни, известный разряд людей, пользовавшихся самостоятельным исключительным значением, и потому с такою разборчивостью различалось собственно от титула — господин, особенно в то время, когда в политических земских отношениях это различие сделалось слишком очевидным, именно в борьбе Новгорода с Москвою. Если господином наша древность называла князя и вообще всякое почетное и почему-либо высшее лицо, то государем она обозначала по преимуществу только лицо владеющее, самовластительное и самодержавное в отношении его хозяйства, его семьи и собственности. Вот почему к имени осподарь стали прибавлять и титул господина: господин государь Новгород Великий, господин государь князь великий Московский. В частной сфере каждый хозяин дома был таким осподарем — самовластителем, и против этого не только никто не спорил, но всякий старался, помощью предания и книжного учения, поддерживать и распространять такое значение владыки дома. Когда же это господарское начало явилось действующим и в сфере общих земских отношений, его не поняли или, вернее, не желали понимать. Отсюда-то и выходила борьба отдельных вотчинников — князей, отдельных самостоятельных волостей, или земель, борьба, более или менее продолжительная и суровая, смотря по тому, где она возникала, т. е. где памятнее и крепче была вечевая или господарская старина.

В замене прежнего выражения: княжить, которым обозначали свойство, характер княжеских отношений к земле, явилось новое слово: государить, выражавшее совсем иной смысл, иной характер этих отношений. Точно так же и слово княжество, определявшее деятельность, строй и порядок тех же отношений, а вместе с тем и самую землю, по которой распространялась эта деятельность, заменено было новым выражением: государство, имевшим новый смысл, весьма различный от прежнего. Дальнейшее политическое развитие присвоило этому последнему слову гораздо обширнейшее знаменование, упразднив в его значении все личное, частное, так сказать местное, именно то понятие, с каким вел. кн. Иван Васильевич вопрошал новгородцев — какого они хотят государства?

Как только идея господарства распространилась по всей земле и все самостоятельные князья-вотчинники стали именоваться государями, когда даже и самому Новгороду присвоивался уже титул господина-государя, тотчас же потребовалось отличить первенствующего государя от остальных, на которых этот первенствующий имел отчинные права и смотрел как на подчиненных. Подобно тому, как в прежнее время старший из князей приобретал, в отличие от младших, титул великого, так и старший, главный государь, государь в государех, стал именоваться великим государем, также великим государем земским, когда хотели его отличить от других государей, имевших частное значение, каковы, напр., были митрополиты и архиепископы, которым, выработавшиеся в том же направлении понятия народа, также присвоивали титул государей и осподарей; наконец, великим государем русским, всея Руси.

Значение такого государя в государех приобрел, как известно, государь Московский. Но, как ни было высоко это политическое уже значение титула, существенный его смысл нисколько не изменился и оставался долго тем же, чем был вначале, т. е. чем был в частном домашнем быту народа. Великий государь Московский, с распространением своего политического могущества, присоединивши к прежним еще новые, более соответственные своему значению, титулы царя и самодержца, — на деле, в действительности, оставался все тем же государем, осподарем. Мы хотим сказать, что, в простом и удобопонятном, а главное наиболее точном и верном смысле, это был помещик с широкими царственными размерами жизни, которые явились почти незаметно, сами собою, как необходимое, совершенно неизбежное условие новых политических отношений и потребностей. При этом нельзя забывать, что новые потребности и отношения развились по преимуществу на почве иноземных сношений, на почве жизни с соседями. Дома, в отношении к земле, они никогда не могли бы вырасти с такою силою и в таком просторе. Здесь, как всегда и во всем, большом и малом, выразилось простое повседневное стремление жизни казаться перед другими в большем достоинстве и славе. Лишь для чужих только нужно было представлять это необыкновенное величие сана, обставлять азиатскими декорациями, торжественностью, блеском каждый шаг, особенно в приемах и проводах иноземных послов и гостей. Только пред чужими нужно было выситься, являть свое могущество, неисчислимое богатство, одним словом, являть себя с достоинством, которое возвышало бы значение, силу и славу земли. Действительно, царственная обстановка московского государя, царственные формы и порядки его быта, как и высота его сана, вырастают постепенно, по мере того, как усложняются, развиваются наши заграничные сношения, по мере встреч, знакомств и столкновений в общей политике иноземных государств, а особенно наших соседей, перед которыми Москва никогда не думала оставаться в худых. Ее задачею было во что бы ни стало перегнать этих соседей, разумеется, на первый раз, хотя внешним величием, внешним могуществом, ибо о могуществе внутреннего развития тогда и соседи еще мало помышляли. Отличительная черта ее политики в том именно и заключается, что она привыкла во всех трудных обстоятельствах надеяться более на себя, на собственные силы и средства, не отыскивая опоры где-нибудь по сторонам. Этим-то путем и было достигнуто политическое могущество и первенство.