Олег Большаков - История Халифата. Том 1. Ислам в Аравии, 570—633

Во главе восстания стал кахин из племени анс Абхала, по прозвищу ал-Асвад («черный»), объявивший себя пророком ар-Рахмана, вещавшего ему, как и Мухаммаду, через посредство небесного посланника (ангела или, по мнению мусульман, шайтана) во время трансов, которых ал-Асвад добивался, плотно закутавшись с головой в плащ. Бросающееся в глаза сходство с пророческой практикой Мухаммада объясняется не подражанием, а общей базой представлений и верований, на почве которых рождался аравийский монотеизм. Произошло это в самом конце 10 г. х. (последняя декада марта 632 г.).

Никаких сведений о содержании проповеди ал-Асвада мусульманская историческая традиция не сохранила. Ясно только, что его ближайшей целью было изгнание эмиссаров Мухаммада. Об этом свидетельствует его послание мусульманским сборщикам садаки: «Эй вы, напавшие на нас! Отдайте нам то, что собрали, ведь мы имеем на это больше прав, а вам — то, что ваше» [+169]. Мусульмане еще не сумели организоваться для отпора, как ал-Асвад на десятый день своего выступления захватил Наджран и двинулся на юг — к Сан'а. Ее правитель Шахр, сын скончавшегося к этому времени последнего сасанидского наместника Базана, вышел с отрядом персов ему навстречу, потерпел поражение и пал в бою. На 25-й день восстания ал-Асвад вступил в Сан'а, поселился во дворце Гумдан и женился на вдове Шахра. Эмиссары Мухаммада спешно покинули Йемен. Ответственный за садаку всего Йемена Мy'аз б. Джабала бежал в Мариб к Абу Мусе ал-Аш'ари (оттуда они вдвоем перебрались в Хадрамаут), а другие бежали на запад, к морю, в район обитания племени акк, враждовавшего с мазхиджитами. Кроме этой узкой прибрежной полосы, весь Йемен до Адена к концу апреля оказался в руках ал-Асвада. Отсиживавшиеся по окраинам эмиссары Мухаммада не имели в своем распоряжении вооруженной силы и не могли изменить ситуацию. Мухаммад также не мог набрать войско, достаточное для покорения Йемена. Ему оставалось только действовать дипломатическим путем, рассчитывая на разногласия, которые неминуемо должны были возникнуть в пестром лагере ал-Асвада [+170].

Не лучше складывалась ситуация и в Йамаме, отсекавшей от Мухаммада Бахрейн и Оман, принявшие у себя его посланцев. За год, прошедший после неудачных переговоров Мухаммада с ханифитами, в ней также поднялась оппозиция исламу на почве монотеистического учения, пророком которого был уже упоминавшийся Мусайлима. Вероятно, до этого Мусайлима, претендовавший на то, что он является рупором какой-то высшей силы, не имел особого успеха у соплеменников, пока не появилась угроза утраты независимости и когда свой пророк-соплеменник представился надежным средством противостоять претензиям курайшитов (Мухаммада воспринимали как проводника интересов курайшитов, несмотря на его явный разрыв с ними) [+171].

Об учении Мусайлимы мы знаем только по карикатурному изображению его мусульманскими авторами, приписывающими ему пародирование Корана, разрешение своим последователям всего, что запрещалось исламом. Как и Мухаммад, Мусайлима впадал в состояние транса, и появлявшиеся в этом состоянии словесные и зрительные образы принимал за откровения, ниспосылаемые ар-Рахманом. Вполне понятно, что форма изложения этих откровений совпадала с Кораном в той мере, в какой это было характерно для эмоциональной речи ораторов, проповедников и прорицателей. И Мухаммад и Мусайлима пользовались готовыми формами, вкладывая в них свое содержание. Кроме этого в его учении были и какие-то черты обрядности, также восходившие к общему источнику или заимствованные в исламе: в разной связи упоминаются муаззин и пять ежедневных молитв. Несомненно, что в его проповеди содержались призывы к духовной чистоте и справедливости, которые привлекали значительное число сторонников, особенно среди рядовых ханифитов; сам он умел вызывать симпатии окружающих [+172].

Оплотом Мусайлимы была восточная Йамама, где находилось его родное селение Хаддар, отсюда в последние годы он перебрался в ал-Хаджр, столицу Йамамы [+173]. Скорее всего это произошло после смерти Хаузы, когда началась борьба за власть и стала явной опасность захвата Йамамы Мухаммадом. Видимо, ханифиты видели в своем племенном пророке наилучший противовес экспансии мекканцев и мединцев. По не вполне бесспорным сведениям, Мусайлима в конце 10 г. х. направил Мухаммаду послание с предложением разделить Аравию пополам, но Мухаммад с гневом отверг его [+174].

Положение Мусайлимы было не слишком прочным: восточная часть Йамамы находилась под влиянием Сумамы б. Усала, не скрывавшего промусульманских симпатий, а с севера и северо-запада существовала постоянная опасность нападения тамимитов, усугублявшаяся движением со стороны Ирака таглибитов, возглавленных пророчицей христианского толка Саджах.

Прибытие в начале 11 г. х. (апрель 632 г.) сборщиков садаки в соседние с Йамамой районы, населенные племенами асад, гатафан и тайй, вызвало глухое недовольство кочевников. Это недовольство и пример ал-Асвада и Мусайлимы содействовали появлению еще одного религиозного оппонента Мухаммада — один из глав бану асад, Талха б. Халид, пренебрежительно называемый мусульманскими авторами Тулайхой б. Хувайлидом, также объявил себя пророком и стал собирать ополчение асадитов в районе Самира.

Видимо, не случайно, что за три месяца после возвращения Мухаммада из Мекки к нему прибыла только одна делегация, от бану наха'а [+175], отправившаяся еще до захвата Сан'а ал-Асвадом. Возникла критическая пауза, распространение ислама вдруг остановилось. Малейшая неудача Мухаммада могла повлечь за собой падение всего здания ислама, воздвигавшегося в течение десяти лет.

В этой трудной ситуации Мухаммад словно утратил прежнюю решительность: вместо военной помощи своим наместникам в Йемене он ограничивается посылкой писем своим сторонникам с призывом держаться истинной веры, а когда 24 мая объявляет о сборе ополчения во главе с Усамой б. Зайдом, то оказывается, что поход направляется не в эту горячую точку, а на север, в Заиорданье, чтобы отомстить жителям Муты за гибель Зайда [+176].

Чем объяснить странное решение отправить своих самых надежных воинов в сторону, откуда в данный момент не исходило никакой угрозы, и оставить без поддержки тех, кто был в опасности? Что это, полное непонимание ситуации или ясное сознание, что со скромными вооруженными силами положение в Йемене можно только испортить, а не исправить? Но и в этом случае решение оставить Медину по крайней мере на месяц без зашиты представляется странным.

Видимо, распоряжение о набеге на Муту было чисто эмоциональным: Мухаммад чувствовал ухудшение здоровья, еще незаметное для окружающих, и решил, пока не поздно, сквитаться с убийцами своего любимца — решение неразумное для большого политического деятеля, но по-человечески вполне понятное.