Антон Керсновский - «Философия войны«» в одноименном сборнике

На рассвете 22 мая 1854 года Дунайская армия князя Горчакова готовилась к штурму Силистрии. Минные горны были уже взорваны, турецкая артиллерия приведена к молчанию, войска ожидали условной ракеты — как вдруг фельдъегерь из Ясс привез приказ Паскевича снять осаду и отступить. Князь Варшавский был преувеличенного мнения о силе турецкой крепости. Горчаков, как «местный», мог бы лучше судить, но не дерзнул ослушаться грозного фельдмаршала. И отступление из-под Силистрии, пагубно повлияв на дух войск, свело на нет всю кампанию, ухудшив положение России и стратегически и политически. Иначе поступил за полтораста лет до того под Нотебургом князь Михайло Голицын. Три наших штурма были отражены, и войска, прижатые к реке, несли громадный урон. Царь Петр прислал Меньшикова с приказанием отступить. — «Скажи Государю, — ответил Голицын, — что мы здесь уже не в царской, а в Божией воле!» И четвертым приступом Нотебург был взят.

В последних числах января 1916 года ген. Юденич решился на штурм считавшегося неприступным Эрзерума, несмотря на отрицательное отношение Великого Князя Николая Николаевича (не верившего в возможность овладения турецкой твердыней, да еще в зимнюю пору).

Когда же в октябре 1919 года командовавший 3-й дивизией Северо-Западной Армии ген. Ветренко отказался выполнить приказание идти на Тосну и перерезать сообщения красного Петрограда — то этим он не проявил инициативу, а совершил преступление. Свернув вместо указанной Тосны на Петроград, ген. Ветренко руководствовался исключительно мотивами личного честолюбия — и этим своим своевольством сорвал всю петроградскую операцию Юденича.

То же мы можем сказать про своеволие ген. Рузского, пошедшего в чаянии дешевых лавров на не имевший значения Львов вопреки приказаниям ген. Иванова и упустившего разгром австро-венгерских армий. Совершенно то же мы наблюдаем и у фон Клука, систематически игнорировавшего директивы Мольтке: прусские генералы 1870 г. — Камеке, фон дер Гольц, Альвенслебен — своей инициативой сослужили фон Клуку плохую службу. В октябре 1919 года Московский поход был сорван прорывом Буденного от Воронежа. В это же время 1 арм. к-с ген. Кутепова разбил под Орлом последние силы красных, прикрывавшие московское направление.

У ген. Кутепова было 11 000 отличных бойцов. Он мог устремиться с ними, очертя голову, на Москву, бросив всю остальную армию, бросив тылы, не обращая внимания на прорвавшегося Буденного. Но он подчинился директиве Главного Командования и отступил, «сократив и выровняв фронт». И Кутепов, и его подчиненные были уверены, что это ненадолго, что это — лишь до Курска…

Впоследствии ген. Кутепов сожалел, что не отважился на первое решение — и не пошел от Орла на Москву. Психологический момент в гражданскую войну всесилен, взятие Москвы свело бы на нет все успехи Буденного. Но кто посмеет упрекнуть Кутепова в нерешительности? В его положении один лишь Карл XII, не задумываясь, бросился бы на Москву. Но это — как раз полководец, опрометчивостью погубивший свою армию. Отступить временно на Курск сулило, конечно, большие выгоды, чем прыжок с зажмуренными глазами в пространство. Ведь в случае весьма возможной неудачи гибель была совершенно неизбежной — и погибло бы как раз ядро Добровольческой Армии — ее цвет.

Из всех этих примеров видна вся невозможность провести точную грань между дозволенной инициативой и гибельным своеволием.

Мы можем указать эту грань лишь приблизительно.

Инициатива — явление импровизационного характера. Она уместна и желательна в Тактике, с трудом допустима в Оператике и совершенно нетерпима в Стратегии. Всякая импровизация — враг организации. Она допустима в мелочах, изменяя их к лучшему (в приложении к военному делу — в Тактике). Но в сути дела (в военном деле — в Оператике и в Стратегии) — она вредна. 29-я пех. д-ия ген. Розеншильд-Паулина и 25-я ген. Булгакова решали под Сталлупененом тактические задания. Частный почин Розеншильда, выручавшего соседа, — целиком оправдан, это — блестящее решение. Дивизия же ген. Ветренко под Петроградом решала (в условиях гражданской войны) стратегическую задачу — никакая инициатива там не была терпима. Воспитанный на примерах тактической инициативы лихих бригадных командиров 1866 и 1870 годов, фон Клук перенес инициативу в область Стратегии, что оказалось печальным для Германской армии.

Достоинство для тактика, Инициатива превращается в порок для стратега.

Отметим честолюбие и славолюбие. Желание вечно жить в памяти потомства вообще доказывает бессмертие духа. Со всем этим, и честолюбие, и славолюбие сами по себе — пороки. Подобно тому как яд в небольшом количестве входит в состав лекарства, так и эти два порока в небольшой дозе могут принести пользу в качестве весьма действительного стимула.

Упомянем еще про храбрость. Мы знаем, что сама по себе (не входя составным элементом в какую-либо из трех основных воинских добродетелей) она особенно высокой ценности не представляет.

Суворов это сознал. Он учил: «солдату — храбрость, офицеру — неустрашимость, генералу — мужество» — предъявляя к каждой высшей категории военных людей высшее требование. Это — три концентрических круга. Неустрашимость — есть Храбрость, отдающая себе в полной мере отчет о происходящем, храбрость в сочетании с решимостью и сознанием высокой чести командовать, вести за собой храбрых. Мужество есть неустрашимость в сочетании с чувством ответственности.

В общей своей массе люди — не трусы. Те, кто способны под огнем идти вперед, — уже не могут называться трусами, хоть настоящих храбрецов, которым улыбнулся с неба святой Георгий, быть может, пять человек на роту. Остальные — не храбрецы, но и не трусы. Пример неустрашимого командира и храбрых товарищей могут сделать из них храбрецов, отсутствие этого примера обращает их в стадо, и тогда гибельный пример открытой трусости может все погубить. При этом следует, однако отметить, что среди трусов преобладает вполне исправимый тип «шкурника». Настоящие же, неисправимые трусы — явление, к счастью для человечества, — редкое.

Под военной этикой мы разумеем совокупность правил и обычаев — как кодифицированных, так и некодифицированных, — которыми противники должны руководиться на войне. Под воинской этикой — правила и обычаи, которые члены военной семьи соблюдают при сношениях друг с другом — и вся военная среда в сношениях с невоенными.

Конец XVII века и почти весь XVIII — с их «кабинетными войнами», веденными за государственные интересы профессиональными армиями, — были золотым веком человечества. Война велась без ненависти ко врагу — да и «врагов» не было — были только противники, упорные и свирепые в бою, учтивые и обходительные после боя, не терявшие чувства чести в самом жарком деле.