Е Громов - Николай Губенко - Режиссер и актер

Лента Николая Губенко "И жизнь, и слезы, и любовь..." и по сей день остается уникальным явлением в нашем кинематографе. Что ж, в искусстве и один в поле воин. В своем отечестве, как и следовало ожидать, фильм не снискал особо значительных наград и премий. Он представлял нашу страну на первом Международном фестивале кино, телевидения и видеозаписи в Рио-де-Жанейро (Бразилия). Губенко получил там приз за лучшую режиссуру. Были еще призы на Всесоюзном кинофестивале в Минске, отмечена была картина и на фестивале в Варне (Болгария).

Отечественная кинокритика, в общем, положительно оценила эту работу Губенко. Позднее, правда, Андрей Плахов предпринял попытку если не ее зачеркнуть, то поставить под сильное сомнение, а заодно и пройтись утюгом по двум его предшествующим лентам. "Своеобразный триптих режиссера "Подранки", "Из жизни отдыхающих", "И жизнь и слезы и любовь..." сделаны в манере поэтическо-ностальгической, с тонким ощущением атмосферы и среды обитания персонажей... Но атмосфера эта, воссозданная с помощью изобразительных средств кино, решают задачу скорее театральную: они задают своеобразный подтекст и "подводное течение" действию, которое без того увяло бы на корню или превратилось в словесный обмен банальностями"8.

В этом витиеватом высказывании все смещено и даже искажено. Если эпитет "ностальгический" применен к фильму "Под ранки, в чем нет ничего дурного, то относительно двух других картин он просто не к месту. Собственно, ностальгическим можно объявить тогда любой фильм, где только речь идет о любви, о прошлой жизни, а, тем более, о старых людях. Здесь Плахов хотел, видимо, подверстать картины Губенко к распространенному в 80-е годы художественному стилю ретро, но этот стиль имеет совсем другие эстетические параметры.

Упрек же в театральности вообще ни на чем не основан. Почему стремление воссоздать "атмосферу и среду обитания персонажей" является задачей скорее театральной, нежели экранной? Столь же повисают в воздухе и упреки в банальности. С тем же успехом можно приписать ее чуть ли не любому фильму. Дело ведь не в отдельных высказываниях, а в общей структуре экранного произведения, в его идейном строе, духовном содержании. Почему же тогда никто из наших режиссеров не сумел или не захотел затронуть глубоко тему третьего возраста? Да и о детском доме не так уж много у нас фильмов, да еще столь проникновенных, достоверных. Есть своя изюминка и в картине "Из жизни отдыхающих". В ней не все удалось режиссеру, но самое стремление соединить комедийность с лиричностью, с психологическим анализом заслуживает уважение и поддержки.

Нет, Н. Губенко не приходится стыдиться за свою трилогию. Она состоит из фильмов умных, добрых и профессионально кинематографических. И эти фильмы остались в истории отечественного кино. Их с интересом и пользой смотрят и сегодня, и долго еще так будут смотреть.

***

9.. Тревоги и надежды

В начале книги уже упоминался Пятый съезд кинематографистов СССР, сыгравшем немалую роль в жизни Николая Губенко. Теперь пора более подробно осветить эту тему, а затем уже обратиться к анализу его последнего фильма.

Пятый съезд начал работать 13 мая 1986 года в Большом Кремлевском дворце. В числе его делегатов был и автор этих строк. Открывал съезд один из старейших советских кинорежиссеров И.И. Хейфиц. Он подчеркнул в своей речи, что кинематографический форум собрался в совершенно новых исторических условиях, под знаком реформаторских идей, провозглашенных XXYII съездом Коммунистической партии Советского Союза.

После него, говорил Хейфиц, "прошло еще недостаточно времени для того, чтобы на экране уже появились художественные фильмы, вдохновленные его историческими предначертаниями. Но радостное чувство революционного обновления, талантливая и подлинно народная его атмосфера будет витать над этим залом, и ею будет проникнута вся наша работа"1.

Конечно, нечто подобное, и не менее торжественно, произносилось и на всех кинематографических (писательских, композиторских и т.п.) форумах. Ритуал, отработанный десятилетиями. Так что речь Хейфица (вероятно, не он один ее сочинял) могла восприниматься, а отчасти и воспринималась, как традиционная дань этому ритуалу. Однако наряду с ощущением нечто привычного и знакомого многими делегатами пятого съезда владело и другое, сложное чувство. Возможно, не только радости, но и явной и несколько тревожной необычности, ни с чем не схожести всего происходящего в этом огромной зале.

Такое чувство питалось и состоявшимся в феврале-марте того же года XXYII съездом КПСС, на который ссылался Хейфиц. По сравнению с бесцветными брежневскими съездами, новый партийный форум, провидимый М.С. Горбачевым, которому большинство из нас тогда верило и активно поддерживало, был в значительной мере совершенно иным, - по серьезной критической направленности, большей, хотя еще и неполной гласности, по своей, казалось, уверенной нацеленности на преобразование страны. Люди старшего поколения мысленно сопоставляли двадцать седьмой съезд с двадцатым. Снова, пусть и робко, возникала надежда, что мы, наконец, начнем не на словах, а на деле поднимать экономику, материальный уровень жизни, развивать демократические институты, скажем правду о своем прошлом и с открытым забралом вглядимся в будущее. Разумеется, разъедал и червь сомнения, привычный и, увы, оправданный скепсис: пошумим, братцы, пошумим, а потом все вернется на старые рубежи.

Иной стала и внутри кинематографическая ситуация. Отчетный доклад делал Первый секретарь правления Союза кинематографистов СССР, известный режиссер Л.А. Кулиджанов. Однако - немыслимое ранее положение, - он не являлся делегатом съезда. При тайном голосовании его забаллотировали на секционных выборах. Такая участь постигла тогда многих увенчанных лаврами, маститых кинематографистов, хотя они и заняли привычные почетные места в президиуме. Но все это была лишь внешняя сторона дела. Главное же состояло в том, можно сказать, революционном чувстве, которое с каждым мгновением властнее и властнее охватывало творческих деятелей, собравшихся в Кремлевском дворце. Кстати сказать, доклад Кулиджанова, в сопоставлении с тем, что мы слышали от него на предшествующем кинематографическом съезде и пленумах СКСССР, было более критичным и самокритичным. Однако в соотнесении с реальным, тяжелым положением дел в кино и, тем более, - с взвинчено боевым настроением значительного числа делегатов, особенно из Москвы, планка этой критичности представлялась все-таки низкой. В выступлениях ряда делегатов она была круто поднята вверх.

Основной пафос этих выступлений заключался в категорическом требовании полной и подлинной свободы творчества. В освобождении кинематографа от бюрократической опеки не компетентного руководства. Долой цензуру! Художникам необходимо иметь право самим решать свои проблемы, повинуясь лишь голосу совести и зову таланта. Правда, и только, правда, должна царить на экране. Из кинематографа надо железной метлой вымести бездарей, приспособленцов, карьеристов. Дорогу талантливой молодежи! Надобно кардинально реформировать систему кинематографического образования. СК необходимо иметь свою киногазету, по-новому построить работу киножурналов. Пора решительно покончить с ужасающей технико-производственной отсталостью советского кино. Иными должны стать деловые и творческие отношения центра с республиканскими студиями. Национальное кино призвано развиваться суверенно и полнокровно...