Федор Шахмагонов - Парадоксы Смутного времени

Вильям Шекспир по свежим следам ставил в Лондоне трагедию «Леди Макбет», а Лопе де Вега написал драму «Великий князь московский».

Чего стоит хотя бы образ Лжедмитрия I! Как не залюбоваться мастерством, с каким он играл роль московского царя, с каким искусством поставил перед этим хитроумный спектакль для иезуитов, искушенных до предела возможного в интригах, втянув в свое феерическое представление королей, императоров, церковных иерархов и самого папу римского. Кто бы он ни был, но перед нами промелькнуло огромное актерское дарование. Шекспир играл на сцене, он — в жизни... Дерзкий мечтатель, опередивший в своем воображении эпоху, за столетие до Петра вознамерившийся вырвать Русь из ее византийской дремоты и вывести на арену большой европейской политики.

Положив перед собой чистый лист бумаги и начиная повествование об этом драматическом времени, я нисколько не сомневался, что под именем Дмитрия взошел на московский престол не царский сын, а одаренный актер, воитель и мечтатель, русский талантливый искатель приключений. Я нисколько не сомневался и в том, что царевич Дмитрий был убит по повелению Годунова 15 мая 1591 года в Угличе.

И хотя версия убийства давно была оспорена Н.М. Карамзиным и он готовил при переиздании своей «Истории...» реабилитацию Годунова, меня убеждали в ее справедливости не столько известия летописцев, сколько выкладки английского посла Джильса Флетчера, побывавшего в Московии в 1588—1589 годах и уже в 1591 году издавшего книгу «Of the Rosse common Wealth». Вполне очевидно, что, издавая ее, Флетчер еще не знал о событиях в Угличе, не знал, как сбудется его предсказание. А предсказывал он, исходя из знакомства со сложившейся обстановкой в Москве, скорую смерть царевича Дмитрия от яда или кинжала.

Царевич Дмитрий оказался помехой всем: царю Федору— угроза крамолы и боярских заговоров; Борису Годунову — препятствие в его честолюбивых замыслах, да и прямая угроза в случае прихода к власти Нагих; князю Василию Шуйскому — соперник в его династических притязаниях на трон в случае пресечения династии московских князей.

Угличское следственное дело, которое изображало смерть царевича как случайность, сколько я в него ни вчитывался, не убеждало в этом, несмотря на то, что после палеографического исследования дела В. Клейном многие историки вдруг приняли эту версию. Между тем главный итог исследования В. Клейна относится к установлению подлинности документа и подтверждению, что он составлен в Угличе. Есть в деле, в некоторых его составных частях, крупицы правды, хотя бы в описаниях, как была учинена расправа над Битяговским и его близкими, но и они перетолкованы следственной комиссией в нужном ей духе. Не являлись ли мы свидетелями и не таких подтасовок вплоть до нашего времени? Неужели в XVI веке больше стеснялись?

Оставалась неясность, действительно ли под именем Дмитрия царствовал Григорий Отрепьев или кто-то другой. Но я уповал на то, что если его образ оживет, то и явится подсказка. Я охотно был готов последовать в этих сомнениях заключению самого авторитетного исследователя Смутного времени С.Ф. Платонова: «...нет ни малейшей необходимости останавливаться на вопросе о личности первого Самозванца. За кого бы ни считали мы его — за настоящего ли царевича, за Григория Отрепьева или же за какое-то третье лицо, — наш взгляд на характер народного движения, поднятого в его пользу, не может измениться: это движение вполне ясно само по себе».

Временные границы Смутного времени размыты. Те явления, которые привели в действие его разнообразные силы, обнаружились еще в царствование Иоанна Грозного. Опричнина, террор, новгородский погром, война царя со своим народом, неудачи в Ливонской войне, разорение земледельческого хозяйства. Отсчет кризиса мне представлялось возможным начать со смерти царя Федора Иоанновича, с пресечения династии московских государей. И лишь только я обратился к личности царя Федора и задумался над его образом, как и началось... Сразу же загадка, сразу же прикосновение к непроницаемой тайне, за одной загадкой следовали Другие, выстраивался целый ряд, будто в хаосе, на самом же деле все они оказывались скованными одной логической цепью, ни одно звено не отделишь, не развязав узел.

Известно, что царь Федор целиком передоверил управление царством своему шурину Борису Годунову, а, умирая, вдруг... царства ему «не приказал». Обида Годунова и его сестры Ирины была столь велика, что в нарушение традиции они лишили царя пострига и похоронили в простеньком кафтанце, совсем не по царскому обряду. Это самого набожного из царей! =

Почему?

Когда царь Федор преставился, патриарх повелел принимать по всем городам присягу царице Ирине. Польский же лазутчик сообщил оршанскому старосте Андрею Сапеге, что в Смоленске присягали царевичу Дмитрию.

Чем вызвано такое сообщение?

Как только в Вене стало известно о кончине царя Федора, в Москву пошел наказ цезарскому послу Шилю: «...Не имеет ли незаконный брат Великого князя, отрок, приблизительно 12 лет, по имени Дмитрий Иоаннович, сторонников и не провозглашен ли, или не избран ли в Великие Князья? Не существует ли по поводу того или иного решения вопроса раздора и крамолы?..»

Спрашивается, откуда при Венском дворе проистекала уверенность, что царевич Дмитрий жив, вопреки заверениям дипломатов Годунова о его смерти от самозаклания?

15 мая 1591 года Нагие перебили государевых служилых людей Битяговских, Волохова, Качалова и тех, кто был близок к ним и был вхож на княжий двор. Преступление серьезное, но для XVI века не столь уж необычное. Расправа с Нагими по тем временам не так-то сурова. Допросы, пытки и опала. А вот с угличанами поступили иначе, хотя они были всего лишь свидетелями бунта Нагих; убивать Битяговского и иже с ним помогали казаки, что оказались в тот день на своих стругах в Угличе. Угличан казнили без суда несчетно, резали языки и рвали ноздри. Хлестали кнутом колокол, в который били набат, и тоже сослали. Убивали всякую память о событии.

Что хотели скрыть, объявив, что царевич умер?

19 мая 1591 года, ночью, Афанасий Нагой, дядя царицы Марьи, постучал в ворота английского подворья в Ярославле и вызвал английского посла Джерома Гopсея, давнего своего знакомого. 10 июня Джером Горсей послал письмо в Лондон лорду Бурлею, в котором рассказал об этом ночном визите. Афанасий Нагой объявил, что в Угличе по приказу Годунова зарезали царевича, что царицу мать отравили, у нее выпадают волосы, она при смерти, он просил «ради Христа» какого-либо лекарства. Горсей добавляет: «Много сему подобных поразительных обстоятельств, о которых я не смею писать».

Заметим, что никто и нигде не сообщает, что царица как-либо занемогла во время или после угличской драмы. Напротив, все говорят о ее неутомимой активности в избиении Битяговских и в сокрытии следов этого убийства.