Виталий Чечило - Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)

Это и была шутка. Когда я в порыве откровенности и в интересах государственной безопасности рискнул доложить об этом полковнику Петровскому, он посерел. Полковник был умнейший мужик, служил лет тридцать. Прикинув глубину разверзшейся бездны, он ответил:

— Мои документы уже ушли на дембель. Поэтому ты никому больше не говори, иначе из Москвы приедет «Смерш», и нас всех расстреляют. А деньги возьми, раз дают. Такое не каждый день случается.

Солдатская мафия была важным фактором в распаде имперских ВС, ведь кроме Язова, приказ о ГКЧП должны были отдать и подпольные Министры обороны.

Ракетные войска были тесно переплетены со стройбатами. На полигоне одновременно работало до пятнадцати УНРов (управлений начальников работ), каждый численностью до дивизии. Через них перекачивались огромные материальные и финансовые ценности. Действовали подпольные цеха по перераспределению. Половина цемента сразу шла дальше — на Узбекистан.

У меня со строителями установились нормальные отношения. Для возведения в комендатуры был необходим цемент. Обратился к ним, те показали вагон. В вагоне сидит солдат: обкуренный, обколотый или черный — в зависимости от вида мафии:

— Принесите нам поесть.

Набрал мешок хлеба, несколько ящиков кильки в томате, арбузов, завез им. Залез посмотреть, как они там живут. Над складом цемента помещение без окон, сложенное из железобетонных плит, в полу люк (закрывались от офицеров и прапорщиков). Отопление — провода от сети напряжением 380 вольт присоединены к раскаленному докрасна лому, над ним плита, на ней готовят. Договорились о вагоне цемента. Хотел было гнать арестантов на разгрузку, — задумался, где мне стольких задержать, но партнеры проявили солдатскую смекалку и сообразительность:

— Зачем Вам его здесь разгружать? Берите целый вагон, везите к себе.

Так и сделали. Прицепили вагон тросом к «Уралу» и потихоньку, на третьей скорости, повезли на площадку, благо дорога шла вдоль железнодорожных путей. Разгрузили, я предложил вернуть вагон обратно. Строители отмахнулись:

— Да кому он нужен?

Он, действительно, так и простоял там, пока не разобрали на доски.

Как-то одному из сторителей на «дембель» понадобилась форма п/ш. Она у них считалось очень престижной. Попросил у меня. Я сказал:

— Бочку краски.

Ночью привезли. Джанабаев её ведрами продавал. Зачем она, белая, на «губе»?

Но, на почве меновых отношений можно было и нарваться. Один продал мне бочку эпоксидной смолы под видом паркетного лака (пахнет и по цвету похож — не отличишь). С дури покрыл им полы в квартире, не сохли два месяца, пока не покрылись пылью, пришлось менять. Оставшуюся смолу я еле спихнул в санчасть. Другой вместо водоэмульсионной краски подсунул бочку клея ПВА. Таушев, мой друг, начал красить им потолок в коридоре, закапало на голову. Мы еле отодрали «покрашенное» малой саперной лопатой.

Мой авторитет рос, постепенно появилась и постоянная «клиентура». Были «залётчики», приходившие на «губу» отдохнуть, якобы, он командира послал.

— Чего ты приволокся?

— Да надо дембельский альбом закончить, форму ушить.

Один солдат-строитель жил у меня три месяца. Отличный сварщик, хакасец по национальности, он не мог возвращаться в подразделение, так как был физически слаб, боялся большого скопления людей. Никто его не искал. Я его приютил — не пропадать же человеку. Утром шел на работу в черной робе с тележкой, часовой его выпускал, чем он очень гордился. Ходил по заказам, мзду несли мне. Раз в продскладе потекла труба парового отопления. Я подождал, пока «дозреют», выставил условие:

— Два ящика тушенки.

Раб Божий Яшка за тележку. Варить отопительную трубу — занятие непростое. Со стороны стены приходится смотреть в зеркало. Чтобы не обманули с расчетом, сварщики могли вварить в трубу лом и шарик (описать эффект). Отпускали его и в столовую. Бывало спросишь:

— Ты ел?

— Да, ел. Можно я в кино пойду?

— Иди, Яша.

Потом как-то сказал:

— Всё, скоро «дембель». Мне надо искать свою часть.

Дали ему форму, он заслужил. Был нарасхват.

Гауптвахта вышла — заглядение, толщина решёток и размеры глазка в строгом соответствии с Уставом гарнизонной и караульной службы. Привезут, бывало, пьяного или обколотого, начинается схватка. В караул обычно ставили худосочных, только головы стучат об решетку. К утру проспится — вокруг решетки и сетка, лампа мерцает. Войдешь, нарушитель, как зверек выглядывает:

— Кто тебя так?

— Сопротивлялся при аресте.

Охрана «губы» — часовой — в клетке. Запирался изнутри, чтобы арестованные не разоружили. Прапорщик Остапенко однажды выманил солдата и разоружил, хорошо, автомат был без патронов. Я запретил часовому на гауптвахте выдавать боеприпасы.

К новому месту службы я перенес из роты в комендатуру и свой кожаный диван.

Как и все армии, комплектуемые по призыву, Советская страдала от дезертирства. В 70-е годы оно стало подлинным бичом ВС. От дезертирства страдали и элитные части РВСН. В степи, во время «бегового сезона» (весной и осенью), дезертиры шли на звук поезда, в пустыне он слышен километров за тридцать. Некоторые, потерявшие направление и страдающие от безводия, сами бежали за моей машиной с криками — сдаваться.

В части объявился «бегун» — какой-то татарчонок с Поволжья; бегал пять или семь раз. Достал всех так, что его предали суду военного трибунала, по великой милости вкатили три года дисбата. По закону, дисбат — не тюрьма, служба в нем не уголовное наказание. Доставляет туда не конвой, а представитель части. Зная солдата, никто в полку ни под каким страхом не хотел его везти. Да ещё командир части наотрез отказался выдать сопровождающему пистолет или солдата с автоматом:

— Он всё равно убежит и оружие украдёт.

Умудрённый был человек, знал чем подобные случаи заканчиваются.

Нашли прапорщика Файкова. Он учился экстерном в офицерском училище, был уже на последнем курсе и отвертеться поэтому не мог. Командир мог не пустить на сессию: поставит в караул — и хана учёбе. Файков отнесся к порученному делу стоически, раз надо, так надо, «не минует меня чаша сия». Хотя солдат этот был не его, он его и в глаза-то не видел, но уже возненавидел того всеми фибрами своей души:

— Ты от меня, сука, не сбежишь.

Окрылённый этой мыслью, Файков пошел в ОРМ, там собственноручно выковал ошейник, приварил к нему метров шесть цепи от ворот, весом килограммов десять, конец цепи приварил к шестнадцатикилограммовой гире. Цепь с гирей вместе с солдатским имуществом уложил в вещмешок. На гарнизонной гаптвахте татарчонка одевали, как парашютиста: ошейник на шее закрыли на замок, накинули лямки, завязали тесемки… Татарчонок так оторопел, что безропотно исполнял все приказания. Издали не видно, только из вещмешка торчит кусок цепи, да солдат сутулится. Но меньшую гирю не повесишь — с ней он мог убежать.