Юрий Сенкевич - Их позвал горизонт

"Особенной грамотности и дворянской породы от юноши не требуется! считал Пржевальский. — Желательно, чтобы юноша поехал по увлечению, а не из-за денег… Прежде всего нужен хороший человек".

Он относился к ним как к сыновьям. Ягунов по его настоянию (и протекции) поступил в юнкерское училище, Козлов сдал экзамены за реальное и тоже поступил в юнкерское, Роборовский готовился к экзаменам в Академию Генерального штаба.

Ф. Л. Эклон был помощником начальника во второй — Лобнорской экспедиции. После возвращения в Петербург награды, почести слегка вскружили голову Федору Леонтьевичу. Пржевальский пишет письмо:

"Дорогой мой Федя!.. Теперь начну внушение, которое ты не только прочитай, но и прими к сведению. Жизнь самостоятельная в полку оказала на тебя уже то влияние, что ты сделался в значительной степени mon cher'om. Кокетки, рысаки, бобровые шинели, обширные знакомства с дамами полусвета все это, увеличиваясь прогрессивно, может привести если не к печальному, то, во всяком случае, к нежелательному концу: сделаешься ты окончательно армейским ловеласом и поведешь жизнь пустую, бесполезную. Пропадет любовь к природе, охоте, к путешествиям, ко всякому труду. Не думай, что в такой омут попасть трудно, наоборот, очень легко, даже незаметно, понемногу…

Во имя нашей дружбы и моей искренней любви к тебе прошу тебя перестать жить таким образом. Учись, занимайся, читай — старайся наверстать, хотя сколько-нибудь, потерянное в твоем образовании. Для тебя еще вся жизнь впереди — не порти и не отравляй ее в самом начале…

Я не говорю, чтобы ты совершенно отказался от удовольствий, но стою на том, чтобы эти удовольствия не сделались окончательно целью твоей жизни. Послушай меня, Федя!..

Пиши. Искренно тебя любящий Н. Пржевальский".

Некоторое время спустя Эклон повинился, и Пржевальский пишет: "Дорогой Федя! Ты просто подарил меня своим письмом: оно рассеяло закравшиеся было сомнения насчет твоего гулящего поведения и еще более убедило меня, что я имею в тебе нелицемерного, искренно преданного друга. Верь, что со своей стороны я тебя люблю всею душою — ты мой питомец, ты мой свет".

Ко всем своим спутникам Николай Михайлович относился по-отцовски, лучше сказать, как старший брат. Они были друзьями. У них были свои дорогие им обычаи, шутливые ритуалы, понятные только им, шутки. У каждого — шутливое прозвище: казак Телешов — Телешка, казак Дондок Иринчинов — Дидон, Козлов — Кизо, Пржевальский — Пшева.

Заканчивая четвертое путешествие, Николай Михайлович в приказе по экспедиции с законной гордостью писал: "Мы пускались в глубь азиатских пустынь, имея с собою лишь одного союзника — отвагу; все остальное стояло против нас: и природа, и люди… Мы жили два года, как дикари, под открытым небом, в палатках или юртах, и переносили то 40-градусные морозы, то еще большие жары, то ужасные бури пустыни… Но ни трудности дикой природы пустыни, ни препоны со стороны враждебно настроенного населения ничто не могло остановить нас. Мы выполнили свою задачу до конца — прошли и исследовали те местности Центральной Азии, в большей части которых еще не ступала нога европейца. Честь и слава вам, товарищи! О ваших подвигах я поведаю всему свету. Теперь же обнимаю каждого из вас и благодарю за службу верную… от имени науки, которой мы служили, и от имени Родины, которую мы прославили".

Не правда ли, удивляет это слово "товарищи", с которым полковник царской армии обращается к рядовым солдатам, казакам. Да, они были товарищами — без различия чинов и званий. Ели из одного котла, вместе мерзли, голодали; когда приходилось, вместе смотрели в лицо смерти. Он имел право написать: "…мы все одна семья".

Некоторые казаки, солдаты участвовали в двух, трех, четырех экспедициях Пржевальского. И слова телеграммы П. Чабаева и Д. Иринчинова, спутников по первому путешествию, — это не только слова: "Память о Вас перейдет из рода в род, с Вами готовы в огонь и воду".

Сохранилась часть переписки Николая Михайловича с забайкальским казаком Пантелеем Прокопьевичем Телешовым. По настоянию Пржевальского он выучился читать и писать, освоил работу препаратора. И вот первое, еще не очень грамотное письмо из Кяхты: "…обучаюсь в грамоте, печатное теперь могу читать прямо, а не по складам, присланные вами книги я прочитал все, а писал сейчас лично это писанное мною письмо".

Несколько месяцев спустя: "…учусь грамоте учительнице вечерами; умею читать писать, знаю четыре действия из арифметики, меры; познакомился с картой Китайской Империи и Тибета, знаю реки, горы и города… День и ночь думаю о том, как бы скорее отправиться в новую экспедицию".

Пржевальский писал Телешову регулярно. Рассказывал о своей жизни, о планах, о строительстве нового дома в Слободе, посылал книги, различные "подарочки", звал к себе.

2 февраля 1887 года: "В этот дом я перееду на житье в мае. Наверху есть и для тебя комната, в которую можешь переселиться когда только захочешь".

29 марта: "Если вздумаешь ко мне поехать, то телеграфируй, я сейчас же переведу по телеграфу тебе на проезд деньги".

28 апреля: "Сюртук, жилет и панталоны заказаны тебе… Будут высланы в начале мая. Получишь, вероятно, летом. Это мой тебе подарок к именинам 27 июля. Кланяйся от меня Дидону".

27 июля: "В Слободе все здоровы и все тебе кланяются, часто о тебе вспоминают. В новом доме одна комната стоит пустая и ждет, чтобы ты в нее приехал".

Две темы всегда остаются главными в письмах: "приезжай ко мне" и "не женись". Вторая звучит постоянно, все настойчивее, как заклинание.

"…Будь осторожен в выборе невесты. Сам ты, наверное, будешь превосходным мужем; а какова-то будет жена? Да и уже воли тогда не будет. Одно только утвердительно тебе скажу: если худо будет жить дома или в Кяхте — приезжай ко мне, я очень рад буду".

"Будь здоров и не женись".

"…Главное — не женись. Тогда всему конец — путешествиям и пр.".

Многие годы спустя, в 1923 году, прославленный путешественник Петр Кузьмич Козлов, готовясь к новой экспедиции, встретит в Забайкалье старого казака Пантелея Прокопьевича Телешова: "Телешка, милый Телешка… растрогался и растрогал меня сильно…"

Оба уже далеко не молоды — по шесть десятков лет, но оба сохранили юношеский энтузиазм. Через два дня Петр Кузьмич запишет в дневнике:

"Сегодня один из лучших дней моей жизни: совершенно неожиданно согласился со мною отправиться в далекое путешествие милый Телешка. Главное — по его собственной инициативе… По этому поводу мы все ликуем: у нас есть учитель, у нас сохранятся традиции моего учителя и мои…"

В Слободе (ныне Пржевальском) в Доме-музее Пржевальского хранится фотография из альбома Николая Михайловича: молодая красивая женщина с цветами в пышных волосах. Под фотографией одно только слово: "Она". А на обороте — стихотворное посвящение: